|Мои глаза узрели Славу!|

Тема в разделе "Архив", создана пользователем Courage-Bandit, 13 май 2019.

Метки:
Статус темы:
Закрыта.
  1. Courage-Bandit

    Courage-Bandit Well-Known Member

    23
    304
    53
    Немного статистики перед началом для любопытных (немного неактуальна. Конец странный. Те, кто читал "Твоё имя" поймут немного, что и как. Всё таки наработки прошлого. Я не решился выставлять кого-либо виноватым.):

    [​IMG]
    Quiet когда-то сказал, что 5к слов гордиться плохо. Вот меня и понесло. Но это не предел (у меня ещё повесть на 30 000)

    Проза.
    Эпос.
    Писал под философическим угаром так, что стоит расчитывать на символизм, сакральный смысл и библейские мотивы чуть ли не на каждом шагу. Ну, почти что. Под конец ударило в голову ясность.
    Думал добавить так званного "Исмаила", показать ещё со стороны в приюте персонажа, но сами понимаете, читать уже трудно, а если повесть ещё больше расширить станет головной болью всё это.
    Сюжет нелинейный. Повествование скачет. Есть "сонная" линия сюжета, повествующая нам об одном человеке (я могу сказать, что это отец,) и главная линия повествующая о персонаже. Конец остаётся открытым и читатели волны додумывать, как же так вышло.

    Что-же, стоит сказать всем читающим спасибо. Работа заняла полтора года полностью переписывалась и доделывалась. Наработки давние, что-то может казаться немного сырым или не свежим. Такое может быть.

    Повстанец-медик - желаемый вайтлист. Упираться решил, опять же не на медицину. А на сакральный смысл и прочее.

    Лишнего ничего нет в истории. Иногда будет разница в диалогах. Где-то будут фигурировать скобки, где-то нет.

    [​IMG]

    Вступ

    Мир иллюзий красив и приятен,

    Пока плетью не даст в ответ

    И прожжёт твоё плотное платье,

    На душе прорубая след.

    Не надейся, не жди прилежно:

    Всё придумано в голове.

    Воплощай свою страстную нежность

    В ком-то близком, но не во мне.

    Анна Кудашева





    Все мы верим в сказки, легенды, истории. В каком-то смысле все они - воплощение желаний людей. Этих желаний больше чем звезд на небе, но все они ярко сияют.

    И в конце-концов, угасают…

    Есть например сказка о том, как человек хотел научиться счастью. Однако жизнь не комедия - а скорее, трагедия. Есть легенды о символическом значении знаков на купюрах различных стран. Или например о том, что на базе Монтаук происходили эксперименты с сознанием…

    Человеческая фантазия раздувает истории до абсурдных масштабов. Это и объединяет их. Скрепляет вместе, словно ржавые гвозди. Эти истории создаются с надеждой, что вымысел окажется правдой.

    Что на самом деле, человечество возникло не по-случайному стечению обстоятельств, а было создано чем то Большим. Ведь, принимая во внимание факт, что где-то там, в небесах, есть кто-то контролирующий нити судеб и решающий проблемы мироздания, невольно забываешь о хаосе, несправедливости и иррациональности этого мира…

    Такого скучно мира.

    Но есть и среди всех этих историй лучик правды.
    Где-то там, сияющий в пучине боли и слёз…
    И люди верят, и продолжают верить:
    что вымысел окажется правдой. Потому, что слишком больно отрицать.


    [​IMG]

    Монотонный дождь хлестал проржавевшее крыльцо, забитые пылью окна чернели безнадежностью. Полопавшиеся от влаги доски едва сдерживали тянущий вниз балкон, на котором, докуривая бычок, расцветала тень мужчины.

    Вдоль по вьющейся улице, вымощенной скачущей плиткой прыгали туда-сюда люди. Их маслянистые фигуры танцевали, а где-то вдалеке гудел старый локомотив; хотя полузатопленные аппендиксы улочек излучали серую тишину, жизнь кипела.

    - "Сейчас бы бульон…" - неравнозначно подумал гражданин.

    Забытые глаза вертелись по проходившим мимо. Совершенно незнакомые лица. Бурный поток человеческой массы ранее невиданный в отдаленных фронтах.

    Вспомнить тот-же Город Двенадцать.

    Мертвенные пустоты поглощали разум каждого, кто смотрел на них. Огромные, несоизмеримой величины, они простирались вплоть до Города Тридцать Пять. Раньше, там было необъятное, приятное море, чей ласковый ветерок проносился по побережью.

    [​IMG]

    Шипение голосовых аппаратов натянуло, словно старую струну, обстановку. Пепельные, покрытые голубыми окулярами маски плыли против течения. Их было много… Тьма тьмущая - выражаясь “простым языком”.

    “Мордовороты, белобрысые, гвардия смерти” - сколько общество не придумало им названий…
    Они те, чьи имена стёрты и пронумерованы.
    Они те, чья история навсегда забыта среди службы только одному - Союзу Вселенных.

    Город Особого Значения номер Семнадцать представлял собой столицу Планетарного Правительства Земли. Процветающая метрополия. Но, только на словах…

    Очередная жертва пала ради высшего блага - шиворот синего комбинезона разорвался, когда, покрытая холодной резиной рука, натянула его. Струна лопнула. Ни крика, ни всхлипа. Быстро, четко, продуктивно.

    - "Быстро, четко, продуктивно. Вчера на заводе, Ланс, отрубил себе пальцы на станке…"

    - "Бедняга. Рабочая страховка покрывает только двадцать пять процентов убытков на лечение."

    - "Не знаю как он выкрутится. Мне бы самому, едва “копыта не откинуть”."

    А где-то там, вдалеке, под необузданными бульварами, в темных закоулках запечатанных катакомб, горел огонек спички.

    Спичка горела ярко и, казалось, вот-вот треснет. Ее изящная фигура чернела от огня. И вот, мрак задул ее. Конец.

    Вот так и выбрасываются тускнеющие светила. Как только они угасают - они становятся не нужными.

    И ещё одна. Рука покрытая холодной аурой, влажная и трясущаяся, сделала легкое движение и, пуф! Маленький огонек игриво зажегся.

    Свист сквозняка щекотал посиневший от холода нос, чьи всхлипы то и дело лунали по всему подземелью. Наконец, тупик. Черный-черный, как уголь и, густой как камень. Тьма тянулась в нем и разрывалась на маленькие кусочки, что пытались схватить фигуру.

    Где-то, горит свечечка. Она затухает, и каждый раз человек чиркает спичку, а потом выбрасывает ту, использовав.

    Хрусь.

    [​IMG]



    В тот год снег выпал довольно рано. К первому ноября, он покрыл землю на целый метр, так, что Микаэлю приходилось надевать свою поношенную куртку. Натянув старые кожаные сапоги и шарф он постучал носком ботинка по вымазанному грязью ковру.

    Утро стояло пасмурное. По свинцовому небу низко плыли облака, красный столбик термометра держался на отметке в минус десять градусов по Цельсию. Выйдя и пройдя чуть дальше от подъезда, Михаэль оглянулся. Ни души… Вокруг начали кружится пушинки снега. По-детски высунув язык, он начал ловить его.
    Почта состояла из газетного журнала “Тру вэй”, конверта адресованному Михэ и, рекламной листовки пудры для детей. Сразу же разорвав конверт, он вытянул оттуда фотокарточку и сложив ту в карман, открыл журнал.
    Заголовок с надписью: “Невероятно!” пестрел разноцветными иллюстрациями. “Ученые выяснили, что длительное воздействие препарата “натольгин” вызывало потерю памяти!” и все в этом духе.
    “Сегодня, мы хотим опровергнуть еще раз исследования Аматеура Стюарта, что до обнаружения незарегистрированных спутников на околоземной орбите.
    Несомненно, данный человек старается разрушить стабильность обстановки общества своими конспирологическими теориями. По запросу в NASA было установлено - что наличие данных спутников невозможно.
    Будьте аккуратны и, не поддавайтесь на заманчивые предложения шарлатанов! Журнал “Тру-вэй” выдает каждому, кто обличит жулика полторы тысячи долларов!”
    Черная, словно покрытая смолью дорога медленно лилась ручьем; по кривым обочинам стелились заметенные снегом елки, что выстраивались в ряд, нагибаясь, стараясь схватиться о землю.

    Хрум-крум-фрум. Ботинки выдавливали в сугробах шаги, что шли с самого начала дома Михи. Красный нос, что напоминал украшение новогоднего дерева, намок, и шмыгнув им, Михаэль начал сжимать свои окоченевшие, покрытые едва заметным слоем кожи, руки. Проезжающие мимо фары просачивались через толстый слой тумана, который растворился на земле. До шахты оставалось еще совсем ничего... Совсем, ничего…

    Поднявшее утреннее солнце немного сняло утренний мороз, что так сильно въедается в конечности. Длиннющий забор, что покрылся липким как мед льдом, двигался до самого края шахты.
    Бездонная муть, что слизывала все краски, накрыла его. Через несколько шагов, он уже стоял около открытых ворот. Он прошёл через них.

    Михаэль работал в шахте, на севере. Конкретно эта - была одной из самых известных и больших на континенте. Из за наступившего нефтяного кризиса, возникли сложности с горнодобывающим пунктом. И, возможно, что директор текущей компании нашел решение проблемы…. Неясно конечно, что хотел этот самый директор.

    Вот уже он подбегает к клети, заходит внутрь.

    А внутри, помещение было обшито толстым слоем фанеры, на стенах висели громоздкие ковры, наверняка, у бабушки Михи валяется такой же. Один из них спадал валяясь на полу. В самом уголке, где тьма начала поглощать свет, лежало старое одеяло. Окутанный пушистый клубок, который именовался Люциком, издавал приятное мурчание, согревающее не только окружение, но и душу.

    -“Кошак спит?” Тихонько спросил вошедший, им оказался закутанный в громоздкую куртку, что никудышно смотрелась на нем, Миха. Стянув с лица шарф, он посмотрел на охранника.
    -”Объелся. Всего-то,” ласково обронил мужчина. На его теле, обосновался новенький синий пуховик, с надписью “SECURITY”. Поправив свое положение, пряжка ремня застонала. Брюхо мужчины сдавливало ее. Могло даже показаться, что одна из пуговиц вылетит попав в глаз Михаэлю.

    Тот в свою очередь нишком подошел ко прибитому к стене устройству. Взяв свою папочку, он достал билетик и быстренько отметился на нем. Чик!

    “Ты сегодня раньше Мих. Сейчас же только начало шестого,” вопросительно сказал охранник.
    -”Не хочу морозиться в бане.”
    -”Вы там друг другу уши трёте?”
    -”Нет, Олек. Достало всё меня. Ничего более.”
    -”Как думаешь, сколько шахте осталось?”
    -”Не знаю… Не знаю...” тихо проговорил Миха.

    Последний раз взглянул на чернющий клубок меха, Михаэль улыбнулся, и походя дальше в здание сдает свою одежду, после чего быстрым темпом подбегает к дверце в баню.
    Собственно - бани были нужны для поддержания чистоты. Никто не любил их, из за старого кафеля, что так и норовил сделать тебе подлянку. Однако, дружная атмосфера рабочих поддерживала это место, где, мог бы “запариться” каждый, будто входя или выходя с карьера.
    Стояв прямо напротив шкафчика, которому уже лет за пятьдесят, он напяливает ярко-оранжевую, можно сказать, мандариновую рабочую форму. Вот он уже стоит, надевает высокие резиновые сапоги, получает яркую каску. У них на шахте была одна традиция - не перематывать портянки на смене. Говорят, не к добру это. После смены имиджа (а костюмы висели на Михе весьма хорошо), забрав самоспасатель, респиратор, да лампу (фонари могут легко повредиться, так, что лампа на каске почти единственный источник света), он проверяет свою экипировку.

    Выйдя через двери в комнату ворвался гул завирюхи. Развернувшись, он посмотрел на пейзаж… Бездонное нечто, скрытое за мглой. Словно смотришь через призму стоящего океана… Медленно спускаясь по покрытой смесью песка и соли дороге, Миха всматривался в далекие маслянистые фигуры, что скрипели там вдалеке. Они о чем-то говорили, о чем-то мечтали. После ночной смены они вернутся к своим семьям…

    Гул, что проносился раскатом по всей глубине карьера, резал уши. Каска, что казалось, вот-вот слетит и упадет на землю, прижалась рукой к голове. Солнце, что только встало ударило в глаза и можно было ощутить этот блеск. Приятное тепло…. Ночь сменилась днем.

    -”Михаэль, ты таки пришел! ”
    Вскрикнул кто-то смотря на Миху, что быстрым шагом направлялся вглубь рабочей зоны.
    -”Давай дуй сюды. Тута уся наша компания забралась! ” с явным акцентом сказал мужчина. На его лице виднелись прожженные усы, а само оно, было покрыто гарью.
    -”Иду-иду! ” возгласил Михаэль.
    Вся “компания” состояла не более чем из трех человек. Дедок, лет пятидесяти, что носил запотевшие очки, это был Джон, иммигрант Лазарь, родом из Швеции, а также примерно такой же юнец как и сам Миха - Яков.
    -“День ото дня не легше?” - спросил кто-то из группы.
    -”Не стал бы я работать яко не платили бы столько!” - метко возразил Миха.
    -”Бриг, пошлите уже...”
    -”Яков, смена только началась!” - порицал его “Батя”. Седой, но, не растерявший хватку “старик Джон” усмехнулся. Его лицо было чисто, а морщинки играли, рассыпаясь словно гусеницы по всему лицу.

    Где-то вдалеке, отдаленно, совсем приглушенно слышались выкрики матёрых промышленников, что, кричали: “ГОТОВЬ ВЫПАЛ!”, “ДРУЖБА ПОЛЕТИТ” и “КАБЕЛЬ ПЕРЕКРУЧЕННЫЙ!”

    В воздухе витал щекочущий нос запах угля. Как же приятно работать в угольной шахте. Каждый ёж, что приходит рано или поздно вливается в коллектив, как и Миха например. Вот просто вылитый пример.
    -”Бригадир, а где остальные четверо?” - спросил он.
    -”Стоят с бандерлогами.”
    Проскрежетав зубами, и, уставившись на бочку, вслушиваясь в каждое вылетевшее слово беседы товарищей, Миха думал, а, вернеться ли он сегодня?..
    -”Короче на банку сберайся, после смены.”
    -”Ага, а что жена скажет? Она и так думает, что я по бабам гуляю...”
    -”Скажи, э-э-э… Что маргарином надышался!”
    -”Точно!”
    - И как они могут так легко не копошиться, что, могут действительно надышаться маргарином? - прозвучало в мыслях подслушивающего Михи. Человек, беспокоился за них, что сказать, однако есть поговорка, что, надо смотреть вперёд с позитивом и не беспокоиться о каждой смерти. Он уже не помнит, кто это ему говорил…
    -”Коротче - погнали.” пройдясь по плечу, Джон двигался в сторону спуска в лаву.
    -”Так… Я и Миха в угольную, Яков и Лазарь на третий горизонт, Мифель и Байрон - второй, Карнец и Кевин дуют на первый. Всё уяснил?”
    Мы громогласно ответили - да. Что же ещё оставалось? Похлопав Миху по каске, мы зашли внутрь, наблюдая, как один человек поднимается с барбоса. Видимо, проверял состояние. Зайдя в лифт - спускаясь вниз, Миху снова терзает то чувство… В ушах заложено, как обычно.

    -Всегда беспокоюсь о других. На руках бригадира лежит ответственность не только за подчиненных, но и за жизни вообще всей шахты. Так всегда, каждый день просыпаешься и погружаешься во тьму, уходишь, и понимаешь - что, можешь никогда не увидеться с внуками… Почему-то погружаясь в эту тьму, в голове мерещиться оранжевый цвет. То ли от касок, то ли от мандаринок по утрам… -
    Я почесал свой гладкий подбородок, который сегодня так щепетильно побрил. Миха - мне жалко этого парня. Он мог устроиться учителем или на крайний случай пойти в армию, но, почему-то решил в шахту.
    -”О чём думаешь Джон?” спросил он меня. Я посмотрел в его глаза… В них виднелось едва заметное поблескивание меди.
    -”Да как эти гидропидоры держат нашу промышленность в строю.”
    -”Смеха тебе не отбавлять, спасибо...”
    Голова упала вниз, наверное, он не в самом лучшем настроении. Такое бывает, чего уж таить, но нельзя вечно падать под невзгодами. Как же хочется подбодрить его, да, кто знает как
    отреагирует. Я слышал про Миху разное, мол, что он приехал из Союза. Я никогда не видел его жену или мать, да и он не упоминал их.
    -”Сегодня можем пораньше на гору взойти?”
    -”Посмотрим-посмотрим. Как взойдем, так агды в столовку?”
    -”Давай, я сегодня забыл позавтракать.”
    И как он забыл позавтракать?

    Вот они и приехали. Лифт не был примечателен, иногда поскрипывал. Двигались они со знаменательной скоростью в 6 метров в секунду, что, превышало скорость лифтов в скребущих небо высотках. Взойдя на землю, они сразу же идут проверять техническое помещение.
    -”Король угля припёрся!”
    Я услышал эти слова, смотря на Бена, что будто из под земли вылез...
    -”Ты задержался, я смотрю...”
    -”Иди, там лопнули трубы у лягушки.”
    Поворчав что-то себе под нос, я ощутил как Михаэль тихонько просвистел мне что-то под ухо. Разобрать было трудно, но, кажется, это должно было помочь мне, совет или может успокаивающие слова? Они бы не помогли. Мы с Беном так уже лет двадцать в ссоре. Нас зовут “сладкой парочкой”. Как вспомню, а ведь мы были хорошими друзьями, хоть, задави породой но руки так и остануться держаться. Славное было время…

    -”Джон, прости, но ты задумался.”
    -”А? Да, конечно.”

    Наши шаги разносились эхом, и, я гордился этим, как ни странно.
    Работа шахтёром, даже если и не горбатым, мне казалась почётной. Работа эта, у меня уже в крови. Я не помню точно когда я ступил на этот путь, но вся моя семья была шахтёрской, и, я решил продолжить эту династию. Вдобавок сладкое ощущение денег и пенсии вынудило меня пойти на это…
    Вот и дверь ведущая к огромному помещению. Из под нее доносился приятный сквозняк. Там работала вентиляция. Открыв двери - я заметил, как несколько перегоревших лампочек красовались на стенах.

    -”Чего сигналку не включили?”

    И всё вокруг поплыло. Я никогда не ощущал нечто подобное. Ноги проваливались в землю и словно застывали в бетоне, ты пытался идти, а они только и делали, что стояли, погрязшие в вязкой консистенции. Позади спины что-то грюкнуло.
    Звонко, неожиданно.
    Казалось, что мир разделился надвое. Этот звук был настолько невозможен, что Джон никак его не мог понять. Он был таким органичным, и выделяющимся…

    [​IMG]
    Хотел добра - а вышло боком
    И счастья чай пролил ненароком
    Хотел как лучше - а вышло как всегда
    Уже уготована мне плохая судьба
    Хотел я счастья - эгоист
    Хотел помочь - эгоцентрист
    Хотел как лучше - а вышло как всегда
    Ненароком задета кобура
    Одна лишь уготована мне судьба


    А я хотел лишь счастья дать
    Но набилась им моя гортань
    И слезы льются, слезы хлещут
    А мне вечно страх люди мерещут
    Глаза закрыты - слышу упрёки
    Душа разгрызана вижу подтёки
    А правда ли, что я живой
    А как же мне хотелось верить…


    Как же мне хотелось жить в иллюзии
    Что от счастья у меня контузии
    Напиться
    Забыться
    А из тела смола запекая
    Течёт


    Прижата к полу голова
    Одна лишь уготована мне судьба.
    Хотел как лучше - а вышло как всегда
    Одна лишь уготована мне судьба
    Давильня молотит сознание
    Кажется я теряю своё состояние


    Опять я один, как же стандартно
    Я чувствовал такое уже постоянно
    Не впервой оставаться одним
    Как же хорошо, что я над собою властим


    Ибо смотрю на жалких людей
    Что кажуться ангелы эти всех сильней
    Но я смеюсь, подавляясь кислородом
    Оппекающим легкие, словно снотворным
    Я напиваюсь
    Я упиваюсь
    Я стараюсь
    Не заплакать


    Стараясь скрыть под смехом слезы
    Стараясь отвергнуть, что тело и душа давно мертвы
    Налиты
    Залиты
    Облупленны
    Чёрной смолой
    Что паразитирует на теле
    Напоминая о себе лишь в то мгновение
    Когда я просыпаюсь ото сна
    И снова придавлена моя голова...


    Как бы я хотел сам счастья
    Блевать тянет, я себя обманывая
    Испортил жизнь и всю судьбу
    Рыгаю я чёрной смолою
    Давно уже внутри меня она
    Забыта ли она, жила с рождения сполна
    Я понял
    Осознал
    Проснулся
    Хочу я задавиться им
    Моим опиумом зольным
    Но не скажу я, никогда
    Что вся душа моя уже черна
    И этот опиум, я буду звать
    Счастьем


    Мой ангелок, покажись опять
    Как же я хотел обернуть все вспять
    Забыться
    Запиться
    Наглотаться
    Хочу я своим опиумом
    Мне счастье дарить хоть не впервой
    Я чувствую, что скоро покину строй
    Не смогу я больше шептать
    И мечты тихо напевать
    Соскребая смолу
    Смотря через золу
    Вижу как по маслу
    Протекает лучик света


    Как струна разорвалась вся жизнь
    Осознав, мартышка не способна противостоять
    И понимая, Я невольно поникаю
    Смола стекает
    Словно пластилин облеплено тело
    Гарь эта забилась в клетки
    Поглотила воспоминания
    И
    Хочет лишь зла
    Я знаю, что гарь - часть меня
    Что я родился с ней, что искореняю всех сильней,
    Я её
    Но паразит
    Травит наш разум
    Опьяняет

    Не хочу я такого
    Слишком горько
    Не так сладко как было
    Горько, хочу блевать
    Но желудок сосмокчен субстанцией
    Вязкой
    Кровь лишь живая
    Но она как ртуть
    Она как яд
    Мне хочеться сесть
    Но смола давно в мышцах
    Так вот, каков реальный мир...
    Левый глаз не видит
    Что нащупал я сгнившими
    Пальцами
    Там горелая плоть
    А паразит все также внутри

    Яблочко упало
    Дерево шатается
    Паровоз гудит, стучит линкор по праведному щиту созидания быта
    Фэкшер лупасит по волнам
    Нервов
    Невидимый кусок нета играется с запуташками
    Улыбка гладит это лицо
    Правдивое решето через что хрустит вдова так приятно стонет
    А жизнь хромает, на одном конце
    И пуршит мифрил поди то странное нечто забери навсегда
    Да клотзуж схаван
    И зарит зарит, заря зулит зулу Зого зыбкий зяснь

    [​IMG]

    Снова этот сон…
    Сердце разрывается, слышно как бетонная стена разделяющая воздух и внутреннее вещество трещит по швам.
    Горький запах таблеток разъедал ноздри, он немного острил, а привкус препарата во рту никуда не делся.
    Вскочив, Мика только и успел, что сжать одеяло так сильно, что, казалось будто заскрипело сама постель и руки. Опять этот сон… Сколько он их уже насмотрелся, а они никак не покидают его. Капают-капают-капают на мозг, наслаивались, словно торт который вот-вот выпечется и его разрежут.
    Настенные часы, что висели на фанере, что прилипла к окну, медленно тикали, давя на мозг. Стрелки показывали 4 часа. Было раннее утро… Совсем-совсем. Солнце даже не взошло.
    Мика любил такую погоду. Когда легкий снег капал по стеклу, вглядываясь в которое, он чувствовал себя ребенком. Ему повезло, что около кровати, оставили маленький проем который зиял каплями мокрого снега. Его даже можно было услышать… Редкое явление, хотя, в северной части материка был более благоприятный климат.
    Приятно ощущать едва слышные раскаты грома. От них - в голове вибрирует чувство ностальгии по старым временам.

    Старые времена...

    Их никогда не вернуть. Когда можно было беззаботно сидеть и смеяться с товарищами. Когда можно было радоваться мелочам и не схватываться от каждого шороха в сумерках, когда сознание натянуто до состояния сплющенного блюдца.
    Только теперь, возможно понять каково раньше было лучше. Как беззаботно и легко мы проводили дни в ожидании того, чего сами не знали.
    И только теперь, мы понимаем, как больно сжимаются сердца при воспоминании разлуки со свободой.
    Иисус Христос родился 7 января, и, именно в этот день мы отправились всем нашим составом в долгое путешествие к другому концу материка, туда, куда все вместе ткнули пальцем…
    Впервые в жизни, я ощущал, что покидаю город, который был мне так дорог. Он не был мне родным, нет… И не чуждым. Он был “своим”. Я ехал с некоторыми товарищами. Впервые в жизни, мы, простые лётчики-любители, уплывали на волнах ветра так далеко… Он приятно бил в лицо, высасывая слёзы. Трепетал волосы, что прохлаждались от приятного потока. Нас никто не провожал. Мы были совсем одни…

    Было нас семеро.

    [​IMG]

    Совсем ещё дети…

    Компания была, хоть и знакомой, но отдаленной от меня. Не в том плане, что я безразличен к ним или не ладил… Ощущение гладкости вызывало у меня рвотные порывы. Невозможно всё так идеально. Самые счастливые концы - самые печальные. Я помню это ещё из книг, которые мне пропихивал в глотку отец Шерм.
    Всем было грустно. Никто даже не успел попрощаться с родными, а ведь среди нас были ещё юнцы лет шестнадцати от силы.
    Стены нашего вагона были горизонтом, а крыша - небосводом. Мы не могли смириться с теснотой.
    Невольно, из серой щели, напоминающей скорее уста рыбы, вырвался тенор:

    -”Послушайте, ведь если звёзды зажигают...”
    -”Значит это кому-нибудь нужно?”
    -”Значит кто-то хочет, чтобы они были?”
    -”Значит, кто-то называет эти плевочки...”
    -”Жемчужинами?”

    Гадкое ощущение, словно едём в гробу, на похороны… Но оно переполняло только мою циничную душу. Пение снимает, словно посмертную маску, напряжение с лиц скорбящих, приглушает рыдания.
    Мы набирали скорость. От монотонной тряски, словно от колыбели матери, убавлялось напряжение.
    Все уже ложились спать. Поздняя ночь стучала по мозгам как молоток соседа. Прилипшие к щекам слезы куда-то исчезли, а вместе с ними, появилось облегчение.
    Кинув броский взор на полку надо мной, я заметил как там кто-то шародел. Все спали, кто на полу, а кто устроился на куче сумок наспех загруженных в вагон.
    Никто не заметил этого мужчину. Беглым взглядом окинув помещение, пасажир, умостившись на багажное полке, устроился поближе к едва мигающей лампе, отдающая коричневым светом. Я заметил в руках у него книгу. Её обложка приятно манила и, казалась мягкой словно руки сестры.
    Более подробные ассоциации не лезли мне в голову. Почему-то именно руки Марии и Евы, казались мне самыми теплыми и мягкими…

    Казались…

    Глаза смотрели из под очков на мою физиономию, что уставилась на этого “книжного червя”.

    -”Вечер добрый...”
    -”Ты из какой группы?” тихо проговорил я в ответ.
    -”Я не из группы. Училища, медицинского...”

    У него был приятный, грубый голосок… Не то, что у меня.

    -”Максим.”
    -”Мика...” как-то инстинктивно вырвалось у меня изо рта. То ли меня манил его голос, то ли моё сознание поддавалось опьянению времени и ночи.

    Погрузившись в чтение его характера, я прикусил свою губу. Фаланги пальцев уставились прямиком в сторону Максима, и подтянувшись, оказавшись носом к носом с ним, можно было разглядеть запахи…

    -”Чё читаешь-то...” удивленно уставившись глазами, спросил мой голос. Единственное, что мне удавалось читать так это теологические книги.
    -”Мало-мальски поэму “Май”...”
    -”Это что ещё такое?” я не был знаком с художественной литературой от слова совсем. Конечно, песни и прочее я знал - но на что-то более серьезное мои знания никоим образом не годились.
    -”В смысле что? Поэма Маха. Романтик чешский такой был раньше.”
    -”Сима, одолжи книгу...”

    Паучьи пальцы обхватили обложку даже прежде чем я сказал что-либо. Проведя быстрым взглядом за небольшой промежуток времени первые десятки страниц, протерев глаза и сладко наглотавшись опекающего воздуха, давящее настроение сна на мозг вынудило сказать:
    -”Как-то слишком по-светски.”
    -”Так, а ты что думал? Это тебе не Данте.”
    -”А что такое Данте?”
    -”Не, что такое - а кто такой!”

    Ткнув пальцем в потолок и ударившись головой, Сима почесал больной затылок.

    Ранее я не видел этого парня. Ощущение необузданного интереса пропитывало сознание словно вода пропитывает нитки намокшей одежды.

    Почему-то в моем новом знакомце чувствовалось некое благородие смешанное с начитанностью. Правда, скорее всего этот эффект возникал из за нашей первой встречи - книга справила на меня прямой эффект и мне казалось, что вот-вот я раскрою что-либо новое для себя.

    -”В общих чертах, сейчас я тебе обрисую все...”

    Его приятный, глубокий голос действовал словно алкоголь и заманивал в клетку как птичку.
    Ребята из соседних коек изредка поглядывали на него с удивленными и раскрытыми глазами.
    Насмешливые всхикивания проносились по всему вагону, но так тихо, что различить их среди какофонии дороги выдавалось практически невозможным.
    Щебетание толпы товарищей выдалось довольно приятным, как вдруг не послышалось крепкое словцо и, с верхних коек не донеслось знакомое еще с малых лет:

    -”Ах-ох, парни!”

    Укоризненность и тон голоса вызывали смех, что лился ручьем от одного конца вагона к другому. Почему-то, этот смех был необходим, неотъемлем словно воздух, для нас. Он приятно наполнял голову, и забившиеся в дупло мысли очищались. Дятел смеха, стучавший по голове выковыривал маленьких жучков и съедал их.

    -”Сима! Сима!” звучало в коридорах сознания это имя.

    Почему-то вышло так, что оно въелось в мозг и теперь никак не отскакивало от физиономии Максима. Оно хоть и немного неприятно, но дополняло образ этого человечка. Он запомнился мне не как Максим Субботин, при всех воспоминаниях об этом небольшого роста, невысоком человечке, даже при посещении посмертной библиотеки, я, безмерно подавленный несправедливостью его судьбы, думал о нём как о Сималионе Субботке, с ударением на О. Его фамилия выходила звонкой и такой, почему-то, смешной…
    Помнится, залазя на одну и ту же полку каждый раз, я наблюдал его за книгой. Половина его чемодана который он успел забрать с собой была набита ими. Большинство даже не успели забрать личных вещей, а он чемодан дотащил до станции так еще и на поезд погрузился.
    Кроме потертых обложек романсов, альманахов и сборников повестей, там практически ничего и не было в том чемодане.
    Не было у Симы и родных, от слова совсем - полный сирота. Круглый дурачок.
    Раньше жил он у какого-то строгого мужчины, который постоянно выезжал из дому по делам в свою библиотеку...

    -“Наконец, будет свободна жизнь моя от постоянных заучиваний и бедности… Кстати, что у нас на ужин, господа?”

    Сказав это, Сима, без всякого угрызения совести разлегся на койке вытянув голову в сторону следующего вагона. Безо всякой иронии. Спокойно. Почему-то, у меня заурчало в животе…
    Ухватив его за плечо, я понял, насколько же он тощий на самом деле!
    Его руки, казались скорее палочками какого-то аппарата, который пыхтит едва работая. А голубые глаза, придавали его виду еще больше слабости.
    Каким же он казался маленьким…
    Физиономия лица полная усталости была словно прибита гвоздями. Она редко спадала, а если и спадала, то Субботка становился ярким, словно лампочка.
    Однако также быстро он и сгорал…
    Мое уважение и внутреннее доверие росло к Сималиону с каждым разом, когда из его рта лился этот голос.
    Господи, как я ему завидую…
    Нарушать правила Бога, конечно не было в моих планах, но каждый завидует ближнему. Эта зависть пронизывает тебя словно лазер винтовки, готовой выстрелить в любой момент, и ты не удержишься, взорвешься, забрызгав все вокруг своей ненавистью…
    Главное лишь не выдавать себя, и снайпер, не посмеет спустить позолоченный крючок винтовки.

    Голос Симы был мягок, словно, мята в горле. В нем не было той грубости которую обычно можно было услышать из уст жителей бедных райново или округи Сэнт-Мэри-ле-Боу Лондона. Его смех был звонким, мелодичным, он чем-то напоминал мне изредка вырывающиеся смычковые звуки контрабаса...
    Увлечение заполонившее мой разум затуманило мысли, что я даже успел забыть, что мы куда-то едем. Его ход мыслей, объяснения вызывали зависимость. Это было так приятно слушать…
    В Сималионе крылось непривередливый реализм, сентиментализм который был так присущ моим знакомым, что наслаждались, хоть и в душе, моментом - когда мир погиб, просто растворялся в нем. Но нет, это не был сладкий цинизм как у меня, это была мудрость… Мудрость, что разрывалась в его смехе и улыбке. Его юмор был так приятен и легок, а сам Сима был человеком, что мог подобрать шутку, даже когда другие не находили ругательств... Я чувствовал в Субботке силу, что держала его так высоко, что даже мне, было не долететь до него на своем яке-50.

    Высоко… Мы летали действительно высоко.

    Только сегодня утром я видел Хорти, что помахал мне, надел жилетку и вылетел в холодрыгу на своем Экстра-300. Этот старец, которому исполнилось 39 лет, вытворял в воздухе искусство. Поэтому, мы дали ему прозвище -

    Художник.

    Он так высоко летал, что даже моя мысль не могла дотянутся, и так быстро, что ветер был для него просто препятствием. Я жалею лишь о том, что не увидел, как он делает последний виток. Заканчивает последнюю ноту. Поет свою песню…

    Сималион рассказывает о своем училище. Он улыбается, вспоминает своих надоедливых друзей. Румянец легонько разливается по щекам моего собеседника. Он же еще ребенок… Слабосильный ребенок! Наверное, он скоро умрет… Наверное… Наверное это только шутка.

    -”У тебя есть девушка?”

    Тихонько, словно, сказав ненароком, спросил я.
    Голова Симы немного поникла, он отрицательно покачал головой даже не стыдясь, улыбнулся. Возникало легкое ощущение, что этот вопрос ему от слова совсем неприятен.
    Неловкое молчание.

    Наш разговор, через пару минут, снова оживился.

    Казалось, что он словно сгоревший феникс, восстал из пепла. Мой вопрос превратил в пепел любые попытки дальнейшей беседы, однако же, время вылечило все.
    Сима ропща нес свой крест. Я завидовал ему.
    Он казался мне спасителем.

    - “Ты ненавидишь армию?”
    - “Быть рабом идеи. Вот, что я ненавижу.”

    Ночь все больше жрала темные уголки вагона. Легкий шепот.
    Как же приятно с ним говорить…
    Мы обнялись, чтобы не упасть с койки. Вагон швыряло, словно котик играется с консервной банкой из под шпрот.

    А за окном идет снег…

    А за окном стучат колеса…

    Что нас ждет дальше?

    Но как найти ответ, если нерешительность разрывает тебя словно воздух пытается разлететься по вакууму?

    [​IMG]

    Молодые тела истощают тепло, словно батареи. Их усталые вздохи - единственное, что не дает сойти с ума в постоянном, монотонном стучании колес.
    Где то слышно как булькает вода…
    Я подсел поближе к Симе, пытался почерпнуть у него немного уверенности. Он всегда оставался один и знал, что у него есть воля и привычка быть одним…


    Наверное, уже наступают самые гнетущие минуты сегодняшнего дня. Уже совсем нет сил бороться с усталостью, что словно гравитаций валит тело на грязные ковры, расстеленные для удобства, на полу.
    Нервы гудят.
    Полночь.
    Кровь стучит в заросшие волосней виски.

    Пролетают мимо пероны,
    Набиты душами вагоны,
    Тушами зловонными,

    Ранами разорванными.

    Грустен этот перрон,
    Забытый всеми кордон.
    Неистовый вой,
    Рыданий забой.

    Внутри стреляет смех,
    На шапке виден мех,
    Пролетает мимо скелет.

    Это летчик летит.

    Ведь не может,
    Так быстро,
    Не может,
    Так зверско,
    Лететь вагон набитый телами.

    Это летчик летит.

    Это стонет локомотив.
    Это колеса стучат.
    Это давление черепа...


    [​IMG]

    Не вспоминать бы, как люди в отчаянии бросаются на рельсы…
    Не вспоминать бы как они врезаются в локомотив.
    Они всегда падали с таким глухим… Стуком…
    Мика слышал опять, как плачет Кай. Разрывается, словно зверь слезами, проклиная все вокруг. Он всегда был жалким. Его рев такой же бессмысленный. Такой же глухой как и стоны падающих под рельсы людей.
    Кай взбесился от острой боли, от потери рассудка, от потери части себя...

    -”Что видно за окном Мик?”

    Снова этот пронзительный, тонкий и надрывающий уши голосок…
    В окне лишь темень, да снег…
    Прошел почти год, а пейзажи не изменяются, ровно как и не изменяются календарные дни. Никто уже не считает, сколько времени прошло с момента отбытия. Никто не считает время. Весь состав погряз в бессмысленной бесконечности дороги, что стонет и дает передохнуть только на маленьких остановках, набитых кальванепа.
    От этого вида опять клонит ко сну… Утопающий в зловонии пота, вагон, движется вперед по рельсам. От этого запаха проливаются слезы.
    Кто-то как обычно, ложится на пол, закрывая глаза и укутавшись в полотенце, лишь бы не ощущать эту удушительную смесь, кто-то привык и дышит этим ядом уже более полугода.

    За окном мелькает засыпанное белой пургой озеро.

    -”Помнишь, как кто-то сказал… “Стены нашего вагона - станут горизонтом, а крыша - небосводом, а?”” едко выразил Мика.
    -”Ну говорили, это еще к чему?” прикусив губу ответил собеседник, это был Майкл.
    -”Сколько все же в этой белобрысой заднице прекрасных звезд, и все они - не имеют имен...”

    Время, оно разлучает людей. Проходится своим тонким лезвием по отношениям и разрубает их.
    И почему то, время спаивает сердца...
    Постельное приятно зашуршало, Мика всегда вычищал его каждый вечер, поэтому оно было самым чистым среди всех остальных.

    Так почему время разлучает людей?
    Ты видишь их недостатки. Какие они гадкие на самом деле и как гной сочится из под их дырявых масок. Расположение иссякает и ты видишь их как простых манекенов, что неспроможны отличить слово ключ - от отмыкаюшего устройства и коммутационного аппарата.
    Подойдя к столешнице, на которой лежала фляга, старый потрескавшийся стакан с металлическим ободком, что приятно звенел когда рельсы скакали под колесами, фляга зазвенела. Ярко-коричневый ручеек льется из нее булькая. Как приятно ром разливается по поверхности. Вытянув растворимый кофе, добавив воды и насыпав гущу внутрь, алюминиевая ложка заскрежетала и застучала.

    Это вошло в привычку, громко стучать ложкой.

    Это стал целый ритуал.

    Стучание ложкой расценивалось как имение рассудка среди этой компании. Когда человек чувствовал сильное раздражение он старался не стучать ложкой дабы не вызывать головной боли.

    Это было знаком.

    Поэтому каждый старался стучать ложкой как можно сильнее, дабы просто не вызвать опасений, чтобы тебя не вышвырнули с едущего вагона и не забыли на следующий день.

    Никто не хотел умирать.

    Как хорошо Мике знаком этот запах... Запах плохо вымытой фляжки от кофе с ромом, запах самокруток из табака. Этот запах въелся настолько, что стал неотъемлемой их частью.
    Эта эссенция запаха была предвестником наступающей кульминации. Она сопровождала за собой побоища и мировые войны.

    Ром с кофе прилипал к небу, не отлипая, а губы окрашивались в черный. Как хотелось блевать от этой мочи… Но более вкусным был только вкус крови во рту.

    Обширный вагон наполнен жалкими жертвами войны и времени, потерявшими разум в путешествии по Стиксу, сошедших с ума от ужасов реальности. Хаоса… Безграничности окружающей нас.
    Некоторые обезумели от ураганной тряски, кто-то от разлуки.
    Ирония состояла в том, что безумных было постоянное меньшинство. Цифра никогда не переходила значения: половина плюс один.
    Ведь, если безумна большая часть… Другая половина - становится безумной уже для них…

    Однажды к человеку во сне пришел Ангел и сказал, что в эту ночь вся вода на Земле станет отравленной, и каждый, кто выпьет ее, сойдет с ума. Ангел советовал набрать побольше чистой воды и пить только ее, пока вода не очистится.
    Проснувшись, человек выскочил из дома и попытался предупредить всех кого мог о наступающей беде. Но люди не поверили ему. Они смеялись и пили воду. И сходили с ума.
    Он пытался спасти хоть кого-нибудь. Но все отворачивались, не желая слушать его. С ужасом он смотрел на то, как мир вокруг него рушится. Но выпившие отравленной воды, не замечали этого, ведь все вокруг были такими же, как они. Только лишь какой-то сумасшедший бегал по улицам и кричал про отравленную воду и про то, каким мир был до сегодняшнего дня… Делать нечего. Человек сделал так, как сказал ему Ангел, и пил чистую воду.
    Все продолжали считать его сумасшедшим, а он ждал, когда вода очистится. Шло время. Человек устал жить один - в непонимании и насмешках, и испил воду из местного колодца…

    Ром, считался чистым напитком. Вода, что затухала, использовалась сразу - не принося особых плодов удовольствий. Поэтому, оптимальным вариантом был ром. Хотя, детей мало волновало, что алкоголь из за спирта, вызывает жажду.
    Почему то проталкивая эту жидкость, вспоминался Сима… Его тонкая усмешка никогда не превращалась в заискивающую улыбку, наверное, он не изменил ей и сейчас… Он уже сознает, что не видать ему, нормальной жизни.
    Еще больше сощурившись, Мика остановился, вдохнув как можно больше ослепляющего клетки легких, воздуха.
    Углубленные глаза, с черными, словно тени, мешками под ними - осматривали всех вокруг. Эти понурые, обессиленные взгляды…
    А раньше все были так молоды.
    Все бегали, словно олимпийские чемпионы.
    А сейчас они стонут словно псины, прося еще фляжку рому.
    Жалкие.

    Сделав последний глоток и проглотив гущу, проскрежетав своими закоренелыми и почерневшими от кофе зубами с которым сползала эмаль, ноги сами неслись вперед, в вагон. Открытая на проветривание дверь несла холод. От вдыхания его, легкие опекали и хотелось умереть в снегу.

    Заледенелая ручка двери прохрустела, когда Мика стиснул ее своей ладонью и дернул вниз.

    На руке, остался обжигающий след..

    [​IMG]

    - “Ты не куришь, Мик, так чего выходишь на козырёк?” плечо товарища пришлось плечу Мики - стеной, что встретилась с ним. Это был Зак.
    -”Пробздется охота,” вытравил в ответ слов Зака, Мика. Его мало волновала своё поведение. Последнего “вожатого” они преспокойно сбросили за разбитую бутылку алкоголя.

    Этот взгляд так и до сих пор не покидает нейроны мозга, он зажегся в них. Как он просил его не отпускать, не оставлять одного. А мы выталкивали все разом его на станции. Били ногами. Все смеялись. Не смеялись только ласточки. Им, вообще от слова совсем запрещено смеяться. То ли по уставу своему, то ли они, не умеют смеяться.
     
    Последнее редактирование: 8 июн 2019
  2. Courage-Bandit

    Courage-Bandit Well-Known Member

    23
    304
    53

    Говоря про ласточек - это были весьма интересные личности, что большинство своего времени проводили в уголках Поезда. Облапошенные одеялам тьмянные и дурно-пахнущие черные углы стали их жилищем. Их мало кто трогал, в большинстве своем, они слушались машиниста, изредка показываясь остальным группам. Ласточками их прозвал Кай, за то, что они также быстро улетали на север - край поезда, где им было и самое место - возражая сказал бы он. Либо вообще на крыше, если было бы потеплее. Тяжело представить, как живется ласточкам. Издевки со стороны псов если не прекращались, то в лучшем случае останавливались на разлитии кипятка на “крылья”.
    Лидером ласточек считался Квазимода. Сравнительно старый знакомый Мики. Они обращались друг-с-другом не по именам, это было не принято.
    Вытягивая имя собеседника из другой группы, ты бросал вызов. Имя считалось чем-то особенным, неприкосновенным и личным. Поэтому посягательства на имя (а в особенности на имя члена семьи!) переворачивали вагон со дна наверх. И только машинист с кочергой мог “устаканить” все проблемы, попутно лишив кого-то драгоценных пальцев. А пальцы там любили и ценили. За ними ухаживали как никто другой, чтобы вы знали!

    И, казалось бы - почему? Первая причина крылась на поверхности…

    Пилочки.

    Как ни странно именно они лучше всего подходили под тяжелые условия жизни как заточки. Зубные щетки никто в помине не замечал (кроме некоторых минералов, что действительно оправдывали своё название, но не своей драгоценностью, а желанием показаться лучше всех,) и не собирался использовать. Приходилось щеголять с черными, набитыми остатками еды зубами, что уже покрывались гноем.

    - “Зак, скажи… Какое сегодня число?”
    - “Четырнадцатое апреля… Календарик зачем скомуниздили?”

    Тонкая улыбка Зака никогда не превращалась в заискивающую улыбочку, что расплавлялась по лицу словно яичница…
    Желудок неистово стонет в порывах вырвать. Как давно в него не залетал белок…
    Но эта улыбка… Зак не предал её и сейчас. Он уже сознает, что твориться со мной. Еще больше сощурив глаза, его смоченные слюной пальцы, стараясь скрыть огорчение и зазрение совести, указывают на чёрточку у четырнадцатого числа[5]. Вся фигура Зака стала, что ли меньше…

    Мельче.

    Он выглядит несчастным.

    - “Давай в “слова” закинемся” неожиданно сказал я. Мой голос глухо донесся до ушей, после чего разнесся от черепной коробки, до улитки.
    - “Я первый. Давай… Водородная бомба.” протараторил Зак.
    -”Умница...” сопящие воспоминания в горле снова выдавились наружу, словно начинка пирожного, которое нещадно поглощает какая-то девчонка.
    -”Плутоний сдетонировал и начинает реакцию деления. Под воздействием нейтронного излучения, вторая ступень наполненная детритом сжалась, начав термоядерную реакцию.”

    Подробности выливались светом на Мику. Словно, запал детрита лития начинает светится и сейчас разорвет его тело информацией. Именно, такие маленькие разговоры помогали им развивать свои умственные способности.
    И хотя они видели только пустые оболочки бомб, среди них таилось чувство, что проезжая мимо “клондайка”, они наткнутся именно на чудо прошлого мира. На древний артефакт.

    - ”Атом.”

    Правила игры были понятны им. Больше года, они занимались тем, что старались довести друг-друга до “смерти”. Если, оппонент на следующем ходу придумывал что-либо отменяющее действие предыдущего предмета, это, спасало его. Почему-то именно придумывание множества способов убиения ближнего, было для праведного Мики, естественным занятием.
    Для упрощения игры, если что-либо уже было названо и повторно произнесено, даже составляющая, оно “пропадает” и “появиться” если повторить. Например воздух и оксиген.

    - “Минерал.” Зак оступился.
    - ”Литосфера.”
    И почему же слово противника должно было сработать?
    - “Астрономическая станция.”
    - “Ядерная сила.”
    - “Цык. Адронное взаимодействие.”
    - ”Ничего в голову на Е не приходит.” пожав руками, Мика лизнул край губ. Хлопок по спине.
    - “Мне показалось я вот-вот проиграю... Так быстро… Перечитай учебники Илая.”

    Чёрт бы побрал его, Зака. Да и Илая вместе с ним…

    До востока оставалось ещё около нескольких дней. И хотя этот транспортный путь давно не ремонтировался, он исправно используется для перевозки грузов.
    Колеса исправно стучат. Каждая секунда, словно удар молотка. Скоро, мы будем дома...

    Вернуться бы обратно туда, в место, “где мечтают цикады...”

    - ”Зак. Постой...”
    - “Да?”
    - “Ты произнёс моё имя. Я не ослышался?”

    Ноги Мики покрылись легким потом, что неприятно наваливался каждую секунду.

    - ”Возможно...”

    Тяжело обхватив свою грудь, Микаэль вышел за Заком, после чего, усевшись на скамейке рядом с выходом и обхватив свои пшеничные волосы, Мика неистово застонал…
    В это время, можно было заметить какую-то красотку, что медленно переходила от “квартирки” до “квартирки”, пока не зашла за Заком в купе Кая.
    Она совершала такие движения, словно находилась в безвоздушном пространстве. Острые груди ее облегало элегантное платье с неаккуратным кроем. Ветхое пальтишко только и успевало, что болтаться на этом теле. Красотка кокетливо остановилась у двери, выразительно выпятив губы. Все засмеялись. Однако она не внимала шуткам и хихиканье.
    Она показывала свои ножки в красных чулках и её курносый носик все нюхал… Нюхал… А из квартиры шло жаренными бобами…
    Затем, она изобразила как прижимает к себе воображаемого кавалера. Получив свою порцию бобов, она подошла к Мике.

    - “Не обижайся ты так...” сказала она.
    - “Мария… Что ты скажешь Еве?” выдохнув, спросил и продолжая держаться за голову, сказал Микаэль.

    Что родная сестра скажет младшей?

    Что старший брат скажет ей?

    Куда мы катимся?

    А в голове только вспоминалось… Последний вздох.




    [​IMG]

    [​IMG]



    Неприятная сухость в пустыне дерёт глотку. Обувь засыпанная песком жгла, словно угли инферно самолично припекли к эпидермису. А напоминающие чайник доспехи прижигали кончики пальцев от прикосновения.

    - ”Не станем раздирать его, а бросим о нём жребий, чей будет, - да сбудется реченное в Писании: разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий.” сказал самый молодой из четверых солдат.
    - ”Вместе...”
    - ”Лонгинос, бросай кость,” сказал легионер с пальмовым венком на голове. Его нос напоминающий картошку был покрыт мулом из реки неподалёку.
    - “Alea jacta est,” сказав это, можно было услышать как по сухой деревянной дощечке летит не примечательный кубик. Его грани отскакивали со стуком и напоминали щелканье зубов. Другие легионеры сделали тоже самое.

    - ”Тройка.”
    - “Три....” понуро ответил младший.
    - “Три.”
    - ”Троечка.”

    Ударив по своей ноге, Лонгинос набрал воздух за щеки и посмотрел на холм, на котором даже не росла трава. Народ собравшийся там, а также легионеры издавали шум, что был слышен почти что до города.

    - ”Значит, разделим одежды на четвертых.”

    Тот самый легионер с венком на голове взял измазанный и обветшалый хитон, свернув его четыре раза он пронес свой гладиус сквозь ткань. Малейшие нити разорвались, напоминая собой кожу, и в тот момент, скрипение хитона напоминало плач.

    - “Не быть солдатом мне, и ждёт жена во сне. Хотел бы я бежать, да не могу шагать.”
    - “Идём. Вымоем финики в реке....”

    Лонгинос остался на месте. Он смотрел, на свой кусочек хитона. На уходящих к реке товарищей, с побитыми финиками, и слышал, как проворачиваются строки книг. Как горит огонь в душе, как бумага приятно жжет жировую прослойку.

    И в тот момент, ударил снег.

    Холодная, глубокая как космос буря окутала все вокруг. Непроглядный, молочно-белый снег крутился в меланхоличном танце смерти. С каждым вдохом опекающего воздуха тело замерзало быстрее. Оцепеневшие пальцы, дрожа сжимали с последней силы тусклую лампу. Тихие, монотонные шаги постепенно сливаются с гулом ветра. Все утихло… Словно, я в колыбели вселенной. Ветер убаюкивает сознание. Его сильные порывы качают легкое, бренное тело. Блестящие, такие яркие словно звезда голубые глаза смотрели в пустоту. Взгляд лица был словно скован льдом. Пустой… Безразличный ко всему на свете. Черный как ночь, грубый плащ свисал с плеч. Старые, кожаные перчатки уже не помогали согреться. Сапоги, словно перышко идеально прилегали к ноге и стопам. Темные как мгла штаны, рубашка и свитер... Вот и вся защита от арктического мороза.

    [​IMG]

    Последняя искра надежды на спасение давно угасла. О чем думает человек перед своей смертью? О том, что он не сделал? Вполне возможно… Как выжить? Тоже… Однако в неминуемой игре в “догонялки” победитель один. И это всегда госпожа Смерть. Предвестник чистилища, что пылко ожидает жалких людишек и направляет их в Рай, Вальхаллу или еще в какую обитель праведников. Человек сам же надумал себе пантеон Богов, чтоб ему было “легче” умирать. Непонятно... В конце-концов, Смерть постигнет всех. Отдаленные, тихие и такие счастливые возгласы детей пронеслись эхом. Нотки арфы словно шепотом играли в черепной коробке...

    Когда закончиться мелодия,
    Когда закончиться спектакль,
    И жизнь твоя - словно комедия,
    Пойдет со мной куда-то вдаль.


    Предвестник смерти - черный ворон,
    Над небом голубым летает,
    Готовиться он, словно дракон,
    Твою могилу почитает.


    Когда сойдуться в небе зори,
    И счетчик выбьет метку 100,
    Покажет он свои секреты,
    И станет все в душе пусто.


    Руки залитые кровью врагов,
    Душа залитая сердца страданием,
    Не хватит всего лишь пары шагов,
    Чтобы открыть свет, за преданием

    Темный мрак и обжигающий холод танцевали в такт госпожи смерти. Заточенная словно бритва стальная коса тихо и нежно прикасалась к дрожащему горлу.
    Плащ, длинный как тень гор развивался на ветру. Окоченевшие пальцы рук покрылись тончайшим слоем синего инея. Хруст снега под сапогами мужчины был едва ли слышим. Тяжелый, еле дающийся шажок мог привести к спасению.
    Волосы сталкиваясь с ветром качались из стороны в сторону. Непроглядная метель гудела как призрак витающий над трупом…
    Серый утес скалы который не успело замести снегом, заметно выделялся на общем плане. Вдалеке, среди ветров, скакали люди, маня подбежать к ним.
    И рука отпустила фонарь. Хватит уже мучать. Прошу…
    Шаг в сторону.
    Грудь забилась кислородом, хотя каждая клетка молила о нем.
    Как же хочется закончить это...

    А за метелью...

    Город ясно горел желто-горячими огнями. Смоляные столбы дыма вздымались ввысь и растворялись в свинцовых тучах. Яркий-яркий рассвет ласково показался из-за облысевшего холма. Словно все уже прошло… Так тихо…. Даже хочется спеть песню…

    Все посерело. Потеряло краски жизни… Столбы пламени затвердели. Конец? Все ждут его, обязательно. Момент настал? Неужели так рано? Бедный мальчик не успел прожить жизни, но уже в полной мере его душа улетит? Возможно… Все, в этом мире возможно….

    Снова этот сон…

    Почему Бог не помогает?

    Чуть ранее, еще до всего этого, за несколько лет… Если бы можно было изменить…
    Если бы Господь дал шанс…

    Прощайте красотки, прощай мой огонь,
    Уходит в полет, последний герой.
    Взлетает машина, гудит самолет,
    это картина - идет на полет.
    Идет на полет, последний герой,
    Стучит карбюратор, огромной толпой.
    Последний герой, тьмы он гроза,
    У летчика Мэля - стальные глаза.

    Старые улочки города напоминали вьющиеся волосы молодой дамы. Тянувшиеся бордюры украшенные растоптанными бычками становились всё уже, уже, уже… Пока совсем не слились в единую, целую дорогу. Тесный, неудобный проход отдававший запахом лаком бьющего в нос показался перед ним. Из щели под дверью доносилось приятное постукивание ламповой колонки. Вспотевшая рука схватилась за оттопыренную дверную ручку.
    Приятный, желтый свет освещал коридор. Сложенные в ряд кожаные туфли аккуратно стояли под тумбой. Дождевик, пальто и несколько непримечательных курток всполошились от загулявшего в помещении ветра, и словно воробьи - запорхали. Постучав несколько раз носком обуви, Микаэль положил её к остальным парам. Непримечательный ботинок лежал в самом углу с развязанными шнурками и захватившим подошву листом дуба.
    Звук старого, лампового комбика оборвался когда в комнату вошёл Мика. Казавшееся вечностью, неуместная тишина повисла над всеми кто был в ней.

    Пристройка к церкви, переполненная различным хламом, предстала перед ним. Висевшие на стенах пледы свисали вниз напоминая листья Ивы, множественные провода, усилки и кабеля разделяли пространство надвое и напоминали границу между государствами. На стульчике у барабанной установки крутилась девочка и издавала звук напоминавший гул моторного самолёта. Её палочки небрежно лежали на картонной коробке рядом.

    Мужчина державший в руках тяжелый гриф басс-гитары уклонно посмотрел на Микаэля и продолжил арпеджио. Его пальцы ловко перемещались и напоминали паучьи ножки.
    Старый дедок, лет эдак пятидесяти, в наушниках стоял у синтезатора и поочерёдно нажимал на клавиши. Руки ловко скользили и энергично скакали словно в танце. Не скажешь, что дедушка был плохим музыкантом…
    Микаэль подошёл к облизанному, твердому чехлу и склонился перед ним. Визг металлических лямок, скрип, бум-бац-буц.
    Электрическая гитара стукнулась грифом о кейс. Никто не обратил внимания. Казалось, что о существовании Мики забыли напрочь все. Подхватив синий, тянувшийся от процессора кабель, Микаэль вставил его в разъем. Нажав на всего-лишь одну, игривую, красную кнопку, в воздухе повис белый, приятный шум. Мужчина средних лет игравший на басс-гитаре незаметно для Мики подошёл к нему и хлопнул по-плечу.

    Зойк вырвавшийся из глотки последнего сразу привлек внимание пацана.

    - “Микаэль, будешь?” отозвавшийся бассист предложил белоснежную, тонкую папироску сжатую между двух пальцев.
    - “Я не курю,” сказал Мика и начал краснеть: его вообще кидало в жар с легкостью необыкновенной.
    - “Молодец” возразил бассист. “ А я, вот никак бросить не могу, видишь-ли, силы воли не хватает…”

    И закурил. Микаэль только хотел сказать, мол, необходимо закалять силу воли, однако соратник яро его перебил:

    - “Опять ты опоздал. Соседи будут жаловаться если сейчас начнем репетировать. Я понимаю, что по-бабам ходишь, ну так предупреждай же.”
    - “Не хожу я по-бабам. Это к дяде Шеру претензии. На электричку опоздал, вот пришлось на двоих добираться.”
    - “О-о-очень интересная история, - размахивая сигаретой словно шпагой молвил собеседник. - Да вот только теперь проблем не оберешься. Завтра со склада необходимо разгрузить партию прибывшего мерчендайза. Мы свою квоту выполнили, а ты, солдат, давай отрабатывай.”
    - “Куда вы в священном месте курите!”

    В углу слышался ироничный смешок мелкой настырницы, который приложил руку ко рту. Её искрящиеся глаза напоминали маленькие изумруды.

    Стараясь придать своему острому, свежему, как французская булка, лицу выражение невероятной озабоченности, Мика посмотрел на ударного.

    - “Я помогал таскать сумки,” быстро и резво ответил тот.
    - “Подождать нельзя было?” Разочарованно посмотрел Микаэль на собеседника. Это был Квазимода.
    - “Мы присылали сообщение. Ты, опять забыл?” С улыбкой напоминающей улыбку безответственного ребенка, сказал он.

    Грохот исходивший от голосовых связок едва донесся до остальных. Всучив гитару другу, после чего проверив сообщение своего телефона.

    - ”Ева, иди к Марие. Плохие дяди курят.“
    - “Но мы только начали!”

    А, девчушка, что сидела в уголке - Ева Она посмотрела на старого басиста сидя на коляске. Тот лишь развел руками, прокряхтев:

    - “Нет. Ну брата нужно слушаться…”

    Мика попрощался со всеми и натянув зелёную курточку, поскрипев подошвой обуви по ламинату, вышел на улицу.

    Мика, не имел машины. Да и прав вообще. И хотя его смущали эти люди которых отец Шерм впустил, он… Был вынужден с ними как-то жить. Где скучает его брат, если не с ними он уже представлял. Как раз все грехи Лема скидывали на него. То у него поломка самолёта, одолжи свой на свои документы, то теперь это… И хотя они были близнецами Лем всегда подшучивал, что тот родился на несколько секунд раньше. Мике было слишком стыдно говорить про зачатие, а уж о таком при сестрах. Им уже досталось от жизни. Ладно ещё Мария, но Ева…

    - “Здравствуйте, вы не хотите поговорить о Боге?” мужчина подошел и стоял, пока Мика продолжал идти и раскрыв крылья не повернулся.
    - “Уже.” тот лишь вытянул большой крестик. Серебряный или с серебряным покрытием. На глазок было трудно сказать. Он всучил его обратно после чего сказал:
    - “Вы от отца Шерма?”
    - “Да.” мужчина перед ним был гладко выбрит. Даже голова у него была похожа на яйцо… Господи, о чем Мика только думает…
    - “Вы его не видели?”
    - “Нет.”
    - “Тогда простите.”

    Пройдясь до отделения почты, Мика открыл дверь после чего зашел внутрь. Он достал паспорт Лема и положил его на стол. Лем всегда отдавал ему свой паспорт так как сам не занимался хозяйственными делами и не нуждался в нем сам так больше, как Мика.

    [​IMG]

    Забрав посылку, что весила от силы несколько килограмм, набитую непонятно чем. Мика возвращался по улице. Вдалеке было слышно запах гари и вой сирен. Наверняка, опять после портала нашли прибежище этих существ...
    Зайдя внутрь, постучав по плитке, и раздевшись, Мика услышал:

    - ”Я тебе говорю: свежесть бывает только одна - первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!” возразил доволе знакомый голос из приёмной.

    Стены в нашем доме, были увешаны все теми же плохими коврами.
    Глядеть на них уже было противно. Ещё меньше хотелось смотреть на Квазимоду и старика, что играли на этих, электрических инструментах.
    В общем, некуда было Мике свои глаза деть, и когда Мике приходилось быть в обществе своих сожителей, он чувствовал себя подавленным.
    Все это затягивалось издавна. Мика не мог заставить себя ждать, поэтому большую часть времени проводил на работе.

    - “Они в столовой.” проговорила Мария.
    - ”Как ты себя чувствуешь?” у Мики выдался немного робкий голос.
    - ”Еда была вкусной…”

    Сцепив зубы, словно дамба, он положил ящик на пол, оставив томиться разваливающуюся коробку наедине. Кряхтящая спина молила дабы её размяли, словно пружину.

    - “Кто у нас тут? Коробку принес?”
    - “Да, принёс.”

    - ”От! Работящий человек. Не то, что ты...” старик указал вилкой на Лема. Неприятное выражение лица окрестило физиономию брата, даже немного покрасневшего и он так нещадно обхватил вилку и всунул её в кусок сала, что та заскрипела…

    - “Есть уже можно?” спросили одновременно, что Квазимода, что Ева.
    - “Да.”

    Мика прошелся к небольшому стульчику, он сел между Лемом и Квазимодой.

    - “Помолимся,” немного громче обычного, произнес новоиспеченный, словно торт, участник застолья.

    Минута молчания.

    - “Спасибо за хлеб насущный… Ева, я тебе говорил, пока не договорю никто… И ты Лем туда же!”
    - “Иисуса может голодом и морили, но ведь не нас же? Ты посмотри на сестру родную, какие ручки худенькие! Ай-ай-ай! О детях не думаешь!”

    Мика вспомнил о прощении, после чего, немного пройдясь вилкой по тарелке, что издала неприятный гул, наложил себе рыбу.

    - ”Ева, рыбу ножом?”
    - ”А чем рыбку резать?” вопросила она уплетая небольшие кусочки окуня.

    Ева родилась, когда мать решила, что с неё достаточно детей. В таком-то возрасте она немного стыдилась рожать ребенка. Проклиная, своё нестареющее тело, всё же, судьба уготовала иное мнение. Роды были весьма тяжелыми, даже пришлось накладывать щипцы.

    Микаэль слышал об этой истории от Марии. Та в свою очередь подслушала за матерью. Он не понимал, как Мария может подслушивать и тем более рассказывать такое дома, и не понимал, как она может рассказывать такое ему. Но когда-то, он посмотрел на маму и увидев едва-ли заметный шрам, любовь расцвела с новыми силами.

    К Еве относились как обычно. Но её не столько баловали сколько любили. Ева, была не особо крепкого здоровья и не умела ходить.

    Приподняв бровь, можно было услышать глотание слюны и как небольшой стакан минеральной воды заходит в глотку. Вот, он только успевает поднять голову, как Мария садиться рядом. Он успевает только заводить как она грациозно водит плечами. Он заметил это только сейчас.

    - ”Ты будешь вино?” вопросила она.
    - “Ни в коем разе,” сухо ответил ей старший (старший-младший) брат Мика.
    - “Почему бы нам не завести канарейку?” спросил Лем попутно пережевывая кусок хлеба, что крошился на блюдце с едва заметной, позолоченной кромкой.
    - “Чтобы ты знал, канареек использовали шахтеры когда спускались вниз. Они орали, когда там была утечка газа,” водя ложкой по супу, проговорил старик.
    - “Тогда завтра все споем на выступлении как канарейки!”
    - “За “загробный фронт!”

    Пахло мандаринами и цветами.

    Застолье, удалось от слова совсем на славу. Несомненно, оно оставило крепкие впечатления. И ведь не только больному, ну, теперь больному, брату, но и сестре; каждый раз словно первый.

    Выйдя на веранду, Мика трусил коврик для ног. Он давно висит на полу и похож на шкуру убитого животного по которому теперь топчутся ногами. Босыми, и одетыми.
    Почему-то, вспоминается как ещё в своём старом доме, у бабушки, после сладких, но от того не менее и горьких обещаний пирожков и их ожидания, Мика также само трусил сухие ковры. Снимая "щипцы" и неся тяжеленные "обои" дома, под которыми прогибалась молодая спина, на выручку прибегал Лем, что усердствуя тащил краешек ,доедая пирожок с маком. Когда он только успел; невесть откуда можно было предполагать такое.
    Выскакивая на веранду, ухватываясь за заборчик, он смотрел в вишневый садик.
    Певчие цикады ревели, а вместе с ними стонали лазурные волны.
    Конусообразные кипарисы устремлялись ввысь, в небеса, что приходилось задирать голову. Находясь в ряду, они напоминали собой стройных солдатиков. У них была ватная хвоя, а небольшие шишки украшенные затейливым рисунком служили снарядами для рогаток всех детей двора. Бабушка часто говорила, что жить с кипарисами лучше. Что они, лекари. Их аромат помогает дышать ей. Во всяком случае, ветка кипариса стала неотъемлемым атрибутом домика.

    Прогуливаясь чуть дальше двора, мы уже выходили к побережью. Могучие тучи вдалеке сдавливали нас, мы понимали, они, все же далеко, но насколько они большие... Каждое прикосновение облачка было для нас знаком, и гул ветра вдалеке стал гимном этого края. Ход был крутым, так как массивные горы свисали чуть ли не у самого основания утесов. Вот так прогуливаясь, вглядываясь в бобовник который мы ласково звали "ал`ягмур", так сказал один из наших соседей, внюхиваясь в аромат дикой вишни, мы спускались вниз. Постоянно спотыкаясь и стараясь не проткнуть ноги на обветшалой лестнице, мы прыгали на адскую гальку. Приходя домой мы намазывали ноги раствором подорожника и выслушивали угрозы матери, что если в следующий раз мы пойдем к морю сами, она нас больше никогда не отпустит...

    Но мы возвращались обратно на берег. Все крикливые открытки, были, возможно и преувеличением... Наш пляж мы звали "диким". Его не убирали, народ сам следил за ним и все были довольны. Громоздкие камни лежали на воде и казалось, что они никогда не упадут. Мы спрыгивали с них и просто загорали. На "городской" пляж, который все приезжие звали "черной горой", по названию отеля рядом, мы не ходили. Прозрачные медузы напоминали нам призраков и камни, стоявшие за нас горой, что иронично, отбрасывали их назад вместе с волнами.

    Море наше было похоже на пестрые луга и поля за горами. Мы туда почти не ходили. Изоляция. Железной дороги не было. Дорога. И то, чтобы отправиться в самый большой город за покупками, приходилось объезжать все эти горы. А это занимало три часа дороги! А дороги у нас были приемлемые. Всяко лучше, чем у жителей других регионов.
    Проезжая по дороге, а иногда в нескольких метрах от воды, выглядывали зеленые водоросли. Бурый камень дна, и отраженное кобальтовое небо стали нашим флагом. Тогда ни кто не думал, что все окажутся за десятки тысяч километров, вдали от дома. Одни...

    Задрав голову, Мика наблюдал за шпилем церкви. Перевернув взгляд на крест дома, где он жил, сдавалось ощущение, что тот не удовлетворен чем-то. Совсем рядом со зданием росли подсолнухи. Склонив макушки они взирали в небеса по обе стороны калитки, и когда между ними встал Мика, проход оказался загорожен. Мика восторженно посмотрел на другие дома, на другую сторону улицы - там, у домов тоже росли подсолнухи.
    Их было совсем мало. Что-то около трёх. Соседский дом был местом обитания какого-то итальянского перебежчика. От этого человека всегда исходил неприятный запах соуса и муки.

    - "Это мне нужно разглядывать подсолнухи..." негромко произнес кто-то за спиной.
    Старику сзади поддакивал Квазимода.
    - "Вышел с дома полюбоваться?"
    Старику было не особо приятно, но не оттого, что Мика разглядывал подсолнухи, а оттого, что Мика как обычно один, и как ни в чем не бывало смотрит на цветы. Это нагоняло тоску не только на него, но и на всех окружающих, что смотрели на Мику.
    - "Великолепные," прошептал он. "Напоминают крест, что нес Иисус."
    Старику только оставалось, что и кивнуть.
    Почему-то, слова "Крест Иисуса" пришли ему на ум только сейчас. Раньше, глядя на них он думал о подсолнухах как о детках солнца или же его посыльными.
    Но сравнивая цветы подсолнуха с крестом, что нес Иисус, ощущение их мощи прокатилось по спине Мики. Да так, что та покрылась мурашками.
    Лепестки их напоминали нимб. Стебель был самим крестом, а ответвления были его частями.
    Солнце заходило. Этот день, они проспали. И вместе с солнцем опускалась вечерняя тишина. Лепестки вокруг нимба, казались девушками в роскошных нарядах.
    Рядом стоял старик, и ему могло показаться странным поведение Мики. Но он давно привык, обитая в церкви. Отвернувшись от подсолнухов и прихватив коврик, дверь стала началом дня.
    - "Сегодня Воскресенье?" подумал Мика.
    - "Да. Завтра вам выходить." Мысли вслух, что вылетели из уст застали их произносителя врасплох как и ответ.
    - "К этому не привыкать. Если Лем в очередной раз вернется в около бессознательном состоянии, даже молитвы не помогут. Каждый раз он закуривает, и кладет обратно в пепельницу. Смотрит - лежит три одинаковых окурка. Я вижу его лицо и понимаю почему куриво ему помогает."

    Сняв обувь, Мика налил себе горячей воды и проглотил таблетки. Он не любил холодных напитков. Но на это практически никто не обращал внимания. Почему так повелось, это, скорее всего следствие узвара. Причем тут узвар? Спросите у бабушки.
    Облизав губы, Мика подумал, как же в комнате тихо. Обычно Мария жалуется Лему на свою жизнь. Что от неё уходят парни. Ложась в постель, Лем цитировал её жалобы Мике. Поэтому наверное, тот ходил злой каждое утро.
    И хотя большую часть Мика пропускал мимо ушей, он чувствовал, что Мария чего-то недоговаривает.
    Рюкзак Лема зашаркал и повернувшись в его сторону, Мика, допивая теплую воду, заметил Марию шастающую в нем.
    Поставив стаканчик, даже не удосужившись вымыть его, как он делает обычно, Мика подошел поближе - заметил как сестра ищет что-либо и вытаскивает кошелек заглядывая в него.
    - "У тебя денег не хватает?" возразил брат.
    - "Мне что? Нельзя посмотреть сколько денег у Лемки?"
    - "И ты смотришь прямо ему в кошелек. А если бы я в твой посмотрел?"
    - "Вот, смотри! Пустой-пустой. Там мышь повесилась!" Она положила руку на декольте и достала из чашечки небольшой бумажник. В нем не было ни гроша.
    - "Банковская карточка?"
    - "Её заблокировали." Всхлипнула она.
    - "Что же тогда ты лезешь к близкому в карман! Как тебя отец учил, разве так можно?"
    - "Не вспоминай этого уродца!"
    Лицо Мики покраснело, и, полураздетый Лем зайдя в комнату скинул бутылку минералки в мусорную корзинку. К нему обратились.
    - "Скажи, Лемко, ты не против если твоя сестра Мария смотрит в твои финансы?"
    Взгляд остановился на Мике. Его покрасневшее лицо и прилившая к нему кровь истощали пар на коже. Тот, видимо понял в чем дело.
    - "У меня нет секретов от моей семьи." Стараясь удержаться от взгляда, проговорил тот.
    Лицо Микаэля покраснело еще больше, и казалось, что вот-вот уши и глаза вылетят с орбит. Он не мог ничего поделать, зайдя в комнату и усевшись на твердой кровати, руки вцепились в волосы и он думал.

    Что родная сестра скажет младшей?

    Что старший брат скажет ей?

    Куда мы катимся?


    Снова вспоминается деревушка. Растрепанные пшеничные волосы торчащие из стороны в сторону напоминают листья ивы, медленно свисающие дерева. Ветер обдувает пятки свисающие за пару сантиметров от воды. Прохлада улетучивающаяся от неё бьет в нос йодом и солью. Этот дурман растекается по крови, добираясь до мозга и приятно щекоча каждый нерв.
    Кожа на ногах напоминает киноварь. Неприятный гул истощают они. Вибрируют, словно хотят зажечься. А опускать их в мраморную прохладу ещё больнее.

    - "Намажь подорожником,"

    Потепление воздуха в ноздрях, тыльная сторона кожи. Легкий запах духов напоминающих запах вишни. Ветер гнал этот запах прямо в кожу. Посмотрев назад, он видит бело-молочное лицо, тонкое. Оно бросало приятный свет тепла, поднимая температуру пространства и сердца. Шептавшее белое платье, которое он помнил играло на ветру мелодию. Сияющие глаза приятно рассматривали пухлое на тот момент лицо Миши. Любопытный взгляд от которого не ускользало и волосинки рассматривал реснички мальчика. А они были словно у матери. Завороженная, он удивился, почему она смотрит.

    - "Вы что-то сказали?"
    - "Тебе больно?" произнес снова этот голос. Казалось он разносился с ветром. Также приятно, словно и есть шелест травки неподалеку. Она рассматривала две родинки между грудью и подмышкой приятно улыбаясь. Ее взгляд разлился по ногам, что дрожали.
    - "Так ведь и волдыри останутся."
    Легонько встряхнув, она присела совсем рядом. Ноги ее казалось лягли на гладь лазури. Ее острый нос приятно вслушивался. Казалось, все запахи вокруг мальчика завертелись и она аккуратно ловила их словно бабочек.
    - "Это ладан," неторопливо проговорил мальчик стараясь унять любопытство.
    - "Вправду?"
    - "Да. Что тут такого?"

    Взгляд пронесся по зрачкам нащупывая в них приятный глазу, серую ленту, что обволакивала черненький, словно уголёк, зрачок. Радужка походила на холст, медленно переходя из серого в голубоватый, коричневатый и иногда зеленоватый оттенок. Едва заметные, они приятно дополняли композицию светлых бровей. Волосы под лучами солнца румянились и светлели еще больше, и края походили на вкусную буханку.

    А рядом никого, кроме этой женщины, чье лицо белело от солнца стоявшего в зените.
    - "Вы пришли отвести меня домой? Это бабушка попросила?" тогда ещё не стриженные волосы вились словно лозы, и мешали смотреть, от чего, поправив их, женщина покрылась легким румянцем.
    - "Тебе еще рано провожать туда," проронила она.
    - "Это почему?"
    - "Слишком рано."
    Длинная нога напоминающая скорее ложечку для сахара, ступила на воду. Сложенные за спиной ручки пахли бальзамом.
    - "Вы куда?"
    Туда, куда уходят воспоминания. За горизонт, что казался плоским диском способным уместить целую историю.
    - "Постойте же!"
    Протянув руку тело само валиться в воду. Приятная прохлада обжигает словно идея заражает человека. Словно правда льется в душу.
    - "Мама!"
    Зубы летят из стороны в сторону, а вода приятно растворяет. Ноги пекут, по ним проходиться уголь и хочется плакать. Ощущение, словно вязнешь в воде как в неприятном желе. Полет прерывается и видать только венок из цветов макового поля...

    - "Лем, ты помнишь как она?"
    - "Проснулся так рано? Сегодня все будет хорошо."
    - "То было взаправду?"
    Немного поникшее лицо Лема. По нему проноситься легкий холодок, шум покрывает его и он молча заглатывает палец и закатывает страничку. Глаза упали сначала вверх, а потом и вниз.
    - "Отец ведь еще живой?"
    - "Кто его знает."
    - "А он придет?"
    - "Все мы придем и встретимся."
    - "А маковые пирожки, будут?"
    - "Будут-будут..."
    Зарытая в подушку голова старалась охладиться.

    Мои глаза узрели.


    [​IMG]

    [​IMG]

    - Ходит по свету, сказка о том -
    Что есть поговорка, о человеке одном.
    Что звук тишины, для него -
    Это музыка жизни, его самого.
    Что шёпот он слышит, целые дни -
    Не может выдержать, сей болтовни.
    Разрывающий плоть, пожирающий душу,
    Сей шепот я, сейчас вам и порушу. -


    - Разбитые стекла, сраженные грезы,
    Не сбылись надежды, пожелания й мечты.
    Зайчики скачут по обломкам души,
    Ну же - ты приговор подпиши!
    Зачем же страдать, зачем напоминать,
    Зачем каждый раз сей момент вспоминать! -
    И рука вся в крови, нетленной, чудесной,
    Сделала прочерк в графе небесной.
    Сожаления оставить - не в силах увы,
    - Забудь же их раз, погрузи в теневы! -

    ***

    Очнулося тело, средь пламени тьмы,
    Чувствует он - сбежал из тюрьмы!
    Жить свободно, жить ярко,
    Жить чудесно прекрасно!
    Дал мне шанс, знакомый один,
    Мой давний и старый, мой господин.
    Воспоминания в тумане забвения,
    Неужели, ушли все сожаления?
    Я посмотрел на тело свое,
    Но, все же это - просто вранье.
    Боль в спине и в руке,
    Нет мизинца в кулаке.
    Посмотрел же в лужу, я испугался,
    - Да это не я! Вот же напугался! -
    Лицо все в ихори,
    Душа словно море.
    Подводные мины всплывают с глубин,
    Колют иголки, сколько их сердцевин!
    Больно, мне больно,
    Но почему так невольно...
    Зрачки - словно звезды,
    Малы и чужды,
    Белокурый неряха,
    На кепке-же, бляха.
    Нос словно нож,
    - Я на себя не похож... -
    На мне - бронежилет,
    В кобуре - пистолет.
    Ботинки - развязаны,
    Тела - бездыханны.
    Товарищи, братья - лежат на земле,
    Побитом, рассыпаном везде, на стекле.
    Словно душ - кристаллы,
    Погибли они, за свои идеалы.
    Я вскочил словно конь,
    Услышал я, трупов вонь.
    Галопом ринувшись,
    Я побежал, в надежде проснувшись,
    Увидеть мечты, злу улыбнувшись.

    ***

    С громкими всплесками,
    Чудных веток тресками.
    Я хлюпал ногами,
    Пробираясь горами.
    - Почему я не слышу,
    Сердца не расслышу...
    Не могу я понять,
    Мысли отгонять.
    Уничтожена наша колонна,
    Может она, была похоронна?
    Может быть, нас послали на смерть,
    Устроив симфонию, смерти концерт? -
    В размышления я, погрузился,
    И с самим собой лишь согласился.
    - Наверное все-же то правда,
    И душа моя во всем согласна.
    Но понять, я могу лишь, увы
    Что не будет в мире еще вдовы! -
    Палец аккуратно перебинтовав,
    Пройдя кучу переправ,
    Кажется я, уже не был здрав…



    Сфера. Крутиться. Все быстрее и быстрее, превращается в куб.

    Куб начал превращаться в икосаэдр...

    И потек, расцветая переливающимся неоном. Фантастические фигуры оригами сворачивались и превращались в цветы, объемная в бесконечность шахматная доска стелилась на неведомом пространстве. Перед налитыми слезами глазами возникали кровавые кресты, а длинные шахматные фигуры трансформировались в посохи Асклепия. А за ними, вдалеке, за морями из слез и лесами из надежд вспыхнула комната, и наконец, высоко-высоко над собой он увидел едва различимые, вечно недостижимые спиральные рукава огней. А где-то вдалеке от них, в той комнате, выкрашенной белой краской, - сидел он, и смеялся, и далекими пальцами нащупывал свое тело, и слезы, тяжелые слезы текли по лицу крупными каплями

    - “Вставай Мик. Подъем, армия не ждёт!”

    Отдаленные голоса. Голова болела, а кровь била по венам. Шея пульсировала и медленно затекала. Широкие глаза увидели перед собой фигуру капрала.
    Капрал у нас, благо, был человеком семейным. Где-то там, щебетала его дочь и из уст жены текли приятные слова и борщ…

    - ”На плац сладенький. Понедельник.”
    - ”Ненавижу муменедельник...”

    Вот мы встаем. Одеваемся. Отправляемся на место выдачи, где жадно поедаем остатки хлеба и каши, после чего, с полупустыми желудками выстраиваемся на плацу.

    Плац находился близ коллекторной. Потому, на нем всегда было жарко, и мы, снимая наши складчатые кителя, неприятно кидали их на трещащие скамейки. После чего, нам приходилось сглаживать углы их самыми разными способами. Кто-то хитрый использовал пар и тяжелый устав как пресс, а кому-то было достаточно рукой разгладить...
    Ветерок круживший над отверстием в потолке прочеркивал волосы, похожие на тростинки, ей Богу, словно на рекламе какой-то. Иной раз, если маслом воспроизвести наши четкие геометрические фигуры, можно использовать их в учебниках. Никто даже не поверит, что это были какие-то там “солдатики”.
    В первый день приезда в Восточную Чёрную Мезу, мы были разбиты от крикливых слов большинства наших соратников, что мечтали туда попасть и ожиданием. Они рассказывали подробности, что возмещали собой любые ожидания от наисекретнейшой военной базы. Но реальность, словно пластик, рассыпалась по полу как игрушка ребенка.
    Жирные заросли кустов, старый шахтерский городок напоминающий мне об отце, и пестрые луга и поля. Полоски клевера и желтая, словно с открытки, наливающаяся нива да люцерна играющая на земле. Идеально для легких. Марие бы понравилось.
    Стремительный ветер пробегал по крышам зданий в этом городке, словно пальцы виртуоза по клавиатуре фортепиано, наткнувшись на церковь, что кажется до боли знакомой, я загляделся и отстал от остальных. Или же, всё это моя фантазия…

    А на душе, сладь, боль, и красота.

    Глотая легкие комки,
    из легких тащяться катки,
    с гробами полных мяса й крови,
    одни лишь видим мы дали.

    Улыбка мягкая ребёнка,
    восток зовет к себе служить,
    ах если бы не быть солдатом,
    не воевать и не губить!
     
    Последнее редактирование: 26 май 2019
  3. Courage-Bandit

    Courage-Bandit Well-Known Member

    23
    304
    53
    Столько горечи в этих словах… “Не быть солдатом!”

    Не быть солдатом, или, на худой конец забыть о солдатчине! Забыть о рабстве, забыть о войне! Не быть солдатом! Забыть о голоде, забыть о еде!
    Как так? Сегодня на обед опять дадут квашеную капусту? Это кислейшее блюдо, что даже у Капрала сворачивается язык на нёбо и щеки худеют на глазах?
    Не быть солдатом!

    - “Смирно! Нале-во!”

    Внимание, внимание, внимание! Цирк начинается! Билеты уже распроданы и только удостоившиеся внимания могут увидеть представление! “Сохраняйте спокойствие во время опасных номеров!” Играет галоп разъяренных зверей! Достопочтенный Юлий Цезарь, мы приветствуем вас!
    Ого! Микаэля отдали на растерзание штабному сержанту Макиавелли! Что-что? “ИНДИВИДУАЛЬНОЕ ОБУЧЕНИЕ!”

    Быстрее-быстрее-быстрее.

    Los-los-los!

    Крутится машина, гудит паровоз. Стучат колеса разрывая черепа и проезжая мимо горящих станций!
    Стадо вскакивает на ноги. Все носяться по плацу из конца в конец, а минуты волочатся словно каторжники тащат судно против течения! Вот все идут на свет, а теперь обратно на глухую стену. Из ада в рай, из рая в ад!
    Лейтенант Милон надрываясь выкрикивает команды. Его челюсть демонстративно напоминает дуло дробовика, с волчьими клыками. Вот, кого-кого, но ветеранов в Восточной Чёрной Мезе хватает… Пот хлещет словно дождь и также легко разлетается как букеты цветов летящие к молодоженам! За это, всем дана передышка. Взгляд устремился только на меня. Мику… Раздевающий, оголяющий и до боли смущающий. От него в ушах стучало!
    Неторопливо делая упражнения, придерживаясь одного ритма отжимается он. Сержант блещет слюной и выпячивает свою грудь словно готов раздавить ей. Он кажется львом, а его добыча подчиняется. А воняет от сержанта, почему-то борщом…
    - “Неспособное защитить свою семью ничтожество! Что ты предложишь людям, а? Что такие как ты будут защищать всех нас? С нами? Да никогда!”
    Но, Мика держится постоянно одного и того же ритма. В голове его, только и мысль о том как держаться. Как не падать перед лицом ответственности и продолжать. Как говорила когда-то Ева: "Потерпи ещё..." Потерпеть... Нужно вытерпеть. Остальные подошли чуть ближе к нему и можно было услышать разговоры еще отчетливее…
    - “Г-р-р-р… Мать твою!”
    - “У меня нет матери...” легко высвестил Мика.
    - “Отца бы!”
    - ”И папы нет... “
    - ”Чтобы тебя, тебя, тебя…”

    Голова Мики лишь была легонько наклонена вперед. Сосредоточенный взгляд устремлялся на пол. Почему-то, большинство из компании улыбается ему, стараясь приободрить. На гладком, едва ли не детском лбу - сочные капли пота.

    Вот и подходит лейтенант.

    - “Милон, может его на мусорку?”
    - ”Куда… Уже здесь он. Либо в “топку”, либо… Бегом марш!”

    Понаблюдав еще немного за неравным спаррингом, Лейтенант тяжело вздохнул шлепнув ладонью о свою гладковыбритую голову, возвращаясь к строю он махнул ему.
    Точно как в замедленной съемке, Мика бежит трусцой вокруг плаца. В конце, он что-то сказал лейтенанту, после чего, сел играясь камешками, что изредка сыпались с дырки....
    Как оказалось, болтал он с лейтенантом о том, что он весь день на ногах и устал.
    А они у всех горели. Уходя из плаца, оглушительно горланя “Белла чао”, лестница переполняется потными рекрутами.
    Мика, в очередной раз противился всем своим существом этой солдатчине, отказываясь подчиняться. Не быть рабом идеи...

    Вот, добравшись обратно до любимого места, Милон опять болтает с женой Капрала изредка заигрывая. Вот бы он увидел… Как насыпают горячую квашенную капусту, дают свежий ломтик хлеба. Нёбо от одного прикосновения еды обжигалося. Хочется кричать от радости, и от боли.

    Вот и полуденник. Едва помещаясь в отделенном, если не картонной, то стеной из ПВХ комнатушке, все утирают брови, промоченные и давно обросшие. Большинство младших офицеров или подлиз устраиваются в первых рядах, в то время как за спиной человеческих тел можно ютиться с остальными рекрутами. Обычно, все из нашего отряда лежат там и спят.
    В тесноте да не в обиде.
    Как тепло от печки, пот валит от намоченных ног и волос.
    Если бы только тут был кондиционер! Жар, нестерпимо разливался по полу словно кипяток. Хотя, большинство и ходит в кителях и мундирах, без нижнего белья, это мало чем помогало.
    Потом опять упражнения. Каждый раз проходя мимо дырки в крыше, солнце неистово высушивает последние клочки одежды, что потом снова покрываются потом.

    [​IMG]

    И наконец, ужин!
    На ужин, всегда давали пшеничную кашу, напоминающую скорее месиво из таблеток. Она липла к нёбу, ее было неимоверно трудно глотать. Кто мог, добавлял повидло, шоколад или запивал её. Изредка, к ужину прилагался кусок мяса. На весь день продовольствия нам выдавали - буханку хлеба. На троих.
    Когда делили эту буханку, доходило чуть ли не до драк. У них попросту не было весов, чтобы все поделить поровну… А желтый круглый хлебец почти невозможно было резать. Его крошили, делили на небольшие кусочки и долго спорили о величине каждой доли.
    Под конец дня, лейтенант Макиавелли вымучал отряд осмотром снаряжения. Едва ли можно было уникнуть его едких комментариев в сторону того, как мы ведем хозяйственные дела и следим за выданным нам оружием. Хорошо, что потом никто его не видел и от греха подальше, оружие оставляли в оружейной.
    Вечер был в остальном, практически всегда в распоряжении солдат. Кто-то играл в игры, а кто-то, читал украденную книгу, как Мика. Он светил своими загорелыми ногами, с которых сползали небольшие лоскуты кожи и не росли волосы.

    Но весело не было ни кому.
    Но, когда удавалось, стресс снимали самым, любимым способом. Набирали холодной воды и разливали её друг на друга. А потом, рекруты всё вымывали. Это было единственным утешением. Но, пока об этом не знал никто кроме рекрутов.
    Утром, отряд снова поднимали и представление продолжалось. Цирк возвращается...
    Спасало только то, что Капрал был хорошим человеком и будил он рекрутов как свою дочь. Понурив головы, каждый день, шагая на плац, все неистово скрипели и вопили словно механизм который нужно хорошо взбить и смазать. Именно так, по большей части относились ко всем. Как к механизмам, что служат ради цели.
    И не смотря на то, что Мика заметно проворнее прежнего, сержант Макиавелли чуть ли не задыхался от злости. Утомленный, что иронично, сопротивлением Мики, он уже еле хрипит. Мика же, смущенно поглядывал на него прищурив глазки и прикусывая губу.

    - "Долго он будет так стоять. Упрямый...." произнес кто-то в строю. Тот уже расходился и лишь не большие сгустки оставшихся продолжали наблюдать за солдатом на индивидуальном обучении.
    Отличалось оно усердием. Почти до вечера, занимались сержанты и капралы с Микой. Возникало ощущение, что скоро у одной из сторон будет развиваться стокгольмский синдром. Прошёл уже месяц с тех пор, как в ВЧМ прибыли новые рекруты, и необходимо было показать им как выглядят остатки боя.
    В том месте куда мы двигались, стонал сквозняк. Подобравшись к лифту, попеременно по 8 человек, мы поднимались к Рейвенхольму где и должны были оглядеть наш музей.

    Местные жители представляли из себя беженцев лояльных сопротивлению, и охрану. Обитали они всего в нескольких квадратных километрах, остальная часть города была просто заброшена. Продвинувшись к подножию холма, сквозь тесные улочки напоминающие кишку, мы вышли к окопам и другим защитным сооружениям. Притом, все в натуральную величину. Двойная линия окопов выезжала вперед продавливаясь зигзагами так, что можно было восполнять потери. Все было словно на войне, на каком-то фронте.
    - "Зачем окопы то? Не позиционная война же!"
    - "А греться посреди леса ты будешь в уютном доме?"
    Вопросы немного отпали. Хотя использование окопов все же было не самой лучшей идеей в маневренной войне, они позволял перевести дух.

    Но, отступившись все принялись разглядывать экспозицию: демонстрируют ручные гранаты. Смотря на немного каменистую почву складывается ощущение, что воронка небольшая. Но кинь туда что-либо и окажется, что воронка глубиной в метров восемь. Все это - результат подрыва мины. Несомненно восхищения заслуживает отдел археологических раскопок. Все лягли, продемонстрировав небольшой взрыв бомбы заложенной на глубине метра, все хлопают. Далее показывают огнемет схожий с теми, что обычно шатается в лапах у "спичек", крематоров. С расстояния в тридцать шагов, он не оставляет ничего от мишени. Однако, это самое скучное.
    - "Сейчас, самое страшное..."
    - "Дайте угадаю, нас там ждет бланк налоговой декларации?"
    Эталоном гордости является коллекция ловушек!
    Как же плохо, что человечество никоим образом не додумалось до такого раньше! Хотя, впрочем эта закамуфлированная волчья яма, дно которой усеяно кольями, старее бабушки Мики. Сколько человечество себя помнит, приходилось перехитрить своего противника, чтобы выжить. Отрадно используя технологии и опыт прошлых поколений, создавались машины, что даже не постигались уму.
    - "Ржавчина наш общий союзник и враг!"
    Колючки, штыки, веревки. Все, что только возможно уже испробовано.
    Все это время, ярко поддакивая, направлялись рекруты уже обратно. Небольшая экскурсия. Под конец, смотря на ухоженные, словно садовником, садики из колючей проволоки и мин, на каждой притом особая культура! Все спрашивал друг-друга неужели такое будет взаправду.
    - "Где ты так научился поддакивать?" сзади стояли какие-то старенькие люди. Тела их выглядели крепкими, но сами они уже отдавали свои соки. На вид им было что-то около сорока пяти.
    - "В парламенте нашем тренировался, довоенном..."

    Двадцать дней длилось индивидуальное обучение Мики. Все самые грязные и мерзкие ругательства были вдоволь испробованы Милоном и колодец был полностью высушен до дна, а за Микой прикрепилась кличка “тормоз”. Правда, как на зло всем остальным, он выдерживал все издевательства и брань. Почему-то, это вызывало восхищение и опасение. Мика, не хотел предать Максимильяна и принципы…
    Каждый бы давно продавился, словно земля. Грязь, после дождя становиться мокрой и на ней легко выбить след. Но у Микаэля оставались все те же восхитительно округлые, медлительные, абсолютно не строевые движения и не утомленный взгляд, шарм которому придавали черные круги под глазами, напоминающие следы туши. Он действительно не притворяется, движения эти были естественным, словно рождённым, проявлением его естества. Даже не задумываясь, он делал своё благородное дело, нес крест за спиной. Он ошеломлял начальство, даже повергая его в смущение. И, казалось, что в скором времени случится наихудшее...
    Начальство предпочло бы, чтобы солдат возмущался, кидался с кулаками - тогда дело было бы проще, можно избить буяна, посадить его на гауптвахту, отдать под суд, расстрелять в конце концов. Но Мика! Он стоял перед всеми как тростинка. Стоял так, словно все его тело было измученно до предела, кости стонали, а разум чист как кристальная вода. Большая голова тянула вниз тело, и возникало ощущение, что он не сможет удержать ее.
    И хотя, Мика каждый артикул с винтовкой, каждое действие выполнял точно по уставу, он делал это медленно. Эх, Тормоз! А в остальном не придерешься никак. Все удается. Первая медицинская помощь, теория, стрельба.

    Но, он сопротивлялся. Заклятый враг табака, он выкурил перед визитом к врачу несколько папирос вымоченных в уксусе и черном кофе. Некоторые рядовые зарабатывали на добавку к еде благодаря торговле “моховками”. Это был твердый путь вызвать аневрические шумы в сердце. Врач признал Мику больным, отстранил на несколько дней от строевых занятий, и в последнюю надежду не возвращаться больше никогда на плац, Мика уселся с украденными книжками и тетрадками из медицинского отряда… С надеждой, свалить подальше из этого мертвого места. Куда-то, на станцию далеко-далеко.

    Все облегченно вздохнули. Не придется больше из-за Мики падать на землю и до одурения бегать по плацу.
    В одиночестве, наедине со своими любимыми книгами, Мика изобрел новые ухищрения против тягот строевой службы. Все их скоро увидели на практике…

    Одевался Мика немного не стандартно как все. Если обычная одежда повстанцев состояла из штанов или джинсов, кителя, рубашки да бронежилета, Мика ко всему этому носил обмотки.

    И он приспособил свою обмотку так, что она развязывалась при команде “врассыпную”, и в то время, как все носились словно одержимые, Мика неторопливо перематывал свою обмотку. Он был захвачен этой игрой, его радовала каждая украденная у солдатчины секунда. Он экономил время, как самый последний скряга, напоминая Гобсека. Это было его единственным и великим счастьем. Мика не брезговал ничем, только бы секунды времени стали его. Постоянно поглядывая на часы, он всегда знал, сколько минут он сегодня выкроил для себя. На сколько минут, он обманул войну.

    Все наблюдали за этим терпеливым трудом.

    Практически все утро, он постоянно думал: “э-х… Где бы урвать еще минутку-другую! Сейчас начнется обучение стрельбе цепью, лежать в цепи - вполне терпимое упражнение, чего греха таить. А стало быть - нет смысла бежать в туалет.” Едва раздавалась команда залечь рассыпным строем, как он ложиться и начинает дремать. Крест висевший на шее неприятно давил на грудь. С таким усердием, словно он старается за всю жизнь выспаться. Глаза смыкаются словно двери бункера и сознание так безмятежно, что никто не услышит и писка, ни мысли! Другие рекруты один за другим переползали вперед, продвигались по своим мокрым спинам, а он ждал, пока придет самая последняя очередь. “Э-х. Милон смотрит...” грустно вырвалось со рта, “Нельзя будет отпроситься по нужде!”
    С невиданной неутомимостью, Микаэль посвящает свой разум борьбе - с такой же исключительностью охотник выслеживает добычу.. Тело Мики всегда было вялым на плацу, словно у какого-то мертвеца. Но, умом он оказался быстр. Вот у него развязалась обмотка… А в от настал подходящий момент для похода в туалет… И Мика плетется туда через весь плац. Шестой раз за день!
    Остальные товарищи пали духом и очень страдали, но Мика благодаря постоянной упорной борьбе, требующей сосредоточенного внимания и напряжения всех душевных сил, не позволял бездумно поддаваться гнусной муштре. Сохраняя чистоту мысли.

    Только на воскресной проверке, Мика старался не подводить ребят из отряда. Он всеми силами пытался не портить строя, чтобы не лишить никого ужина. Проверка была обычно недолгой, маршируя по двору, где стоял генерал в окружении свиты. Маршировка идет в сумасшедшем темпе, без барабана, без трубы.

    На следующий день, Мика поднялся как ни в чем не бывало. Их выставили на плацу и Милон гарча на всех, казался Геббельсом, что зачитывает свою речь о “тотальной войне”. Его подбородок так никогда не двигался и рот не открывался так широко. Милон подошёл к нему схватив за груди, Мика потерял равновесие и валиться на сержанта. Вскакивая, сержант успевает разглядеть сочувствующую физиономию, прерывистое дыхание. Взмахивая кулаком, в ушах загудело.

    Как оказалось позже, сержанта Милона вывело из себя настроение Мики и он попросил командование перевести его куда-то подальше.

    Было ли это из-за неудачного марша в Воскресенье, или же по другой причине - Бог его знает…

    Мика лишь думал:

    Я конечно, предугадывал, что подобное возможно, но считал, что сыграет фактор ответственности, который так присущ Милону... “Подбивая” итоги, Я, задумываюсь, как могло бы пойти всё гладко если бы не дерзость этого человека. Прошлое не изменить, и как оно доставуче, словно, пиявка, что присосалась.
    “Больничный” запах пробивался в нос приятно щекоча рецепторы. Я никогда не любил запах спирта. Он вызывал смешанные ощущения. Связано ли это было со смертью родителей, или же просто я не переносил запах, я не мог точно сказать.

    -”Привет Мих,” сказал наивный и высокий голосок. Довольно знакомый…
    -”Квазимода?”
    -”Угу.”

    Вздохнув и хлопнув ладошкой о лоб, Я непроизвольно забормотал намереваясь не слушать, что он там балабонит. Это взрослое дитя всегда вызывало у меня смешанные чувства. В приюте я слышал про одного “Квазимоду”, но никак не хочу верить, что это он. Мы находились в совершенно разных группах. Я в дольфах, а тот был в клодах. Однако, не похоже, что у этого Квазимоды были проблемы с нижней частью тела… Или снова слепая пелена покрывает моё зрение…

    -”Расскажи, что было!”
    -”Расспрашивай на базаре у тётки Мони, ты можешь у Зака спросить и посплетничать.”

    Дрожащие руки, Я уложил их под подушку, предварительно перевернув ту. Синяя прохлада ударила в голову, и, оковы морфея казалось вот-вот должны будут сомкнуться, а песнопения прекратиться, как дверь легонько открылась. Мне даже показалось, что Квазимода заснул, но слишком тихо было… Этот неугомонный человек всегда славился своим ребячеством, что проявлялось не только в личности но и отношении касательно вещей.

    Я раскрыл один глаз. У меня кружилась голова, то ли от таблеток, толи от сна.

    Облизав свои засохшие, покусанные губы Я снова закрыл жалюзи, стараясь вернуться к приятному времяпровождению. Если захотят придушить, значит так и будет…

    -”Ты спишь?” чей-то женский голос, напомнил мне свист ручейка. Словно приоткрыв форточку лазарета, Я оказался в глубинке леса и, издалека было едва слышно как падает вода.

    Лязг металла. Скальпель? Так быстро и сразу...

    Кровать проскрежетала, когда я перевернулся на спину. Не знаю почему, но мне всегда было удобно лежать на левом боку свернувшись калачиком. Я могу объяснить это только одним - так немного теплее…

    -”Уже нет, ” довольно тяжело отойти от состояния между сном и бодрствованием. Конечно, это легче чем сразу после сна, но вызывает некоторые неудобства. Пальцами Я принялся растирать свои глаза, стараясь убрать кусочки “странной фигни, что всегда появляется после сна”. Я честно не знал, что это может быть. Выглядело оно желтовато и было жестким. Всегда когда я спрашивал про это у знакомых они отвечали: “закисают глаза”. Я недоумевал. Как могут закисать глаза? Допустим, кисель ещё вполне звучит естественно. Но мои глаза не банки киселя!
    -”Ты хочешь проснуться?”

    И снова этот голос. Все мутное, словно акварелью размазали по холсту.

    -”Я хочу спать...” честно ответил Я.
    -”Почему ты никогда не можешь сказать не прямо?” скрипение стула ударило по ушам.
    -”Таким родился...”
    -”Каким-таким?”
    -”Прямым. Словно, палочка.”

    Перед лицом маячила кружка наполненная водой. Я незамедлительно протянул руку обхватив ту, и, практически сразу пожалел. Чуть её не опрокинув я смог уловить губами немного содержимого. Сладковато…

    -”Что это?”
    -”Вода с сахаром.”

    Собственно, вода была теплой. Я никогда не занимался подобным и не сластил воду. Хотя… Чай заваривал. Но чай - не вода, хотя он и состоит из воды… Привкус горечи и таблеток.

    -”Я слышала всякое, но не пойму, что довело до такого вас...”

    -”Хоть головой тресни, я никак не приложу к уму тоже...” иронично подметил Я. Да… Головой треснуть… Бинты тесно обжимали мои локоны, скорее напоминая собой клещи.
    - “Подумаешь. Довёл я нашего Милона. Не выдержала душа поэта...” подняв свои брови, пристально обняв подушку, что пахла отбеливателем, я только успел, что выдохнуть воздуха как почуял легкий шлепок по спине.
    -”Не нужно было доводить его до такого. Ты не можешь нормально муштру вынести или что?”
    - ”Больно вообще-то.”
    - ”Черт возьми, прости.”

    Последнее, что я услышал это было только открытие дверной ручки.

    - “В следующий раз, пожалуйста… Не подставляй себя и товарищей.”

    Дверь захлопнулась, а виноградный запах никуда не делся.

    - “Это была “она?”” неоднозначно спросил Я.
    - “Да...”
    - ”Быстро вымахала. Нужно будет в медицинский наведаться в таком случае...”

    В конце-концов, Мику перевели в Медицинскую Службу. От греха подальше.

    В медицинском отряде не было муштры. Там не было орущих сержантов и лейтенантов готовых растерзать тебя на множество кусочков. В нём было… Что-ли, тихо. Большинство медиков были либо сыты по горло проблемами, либо вообще не появлялись на работе и находились в нижних этажах комплекса. Идеальный расклад для Мики.
    Правда, что-то постоянно щемило его сердце, когда он вспоминал Сималиона. И хотя Сима был для него чем-то, сторонним. Чем-то, к чему хотелось идти поряд, Мика чувствовал отдаленность. То ли, от того, что не выдался характером, либо он начал понимать, что, хотя он и истощает, словно гной, ненависть к армии, он смотрит только на себя.

    Может, пора меняться хоть чуть-чуть?

    Люди не меняются. Проходят недели, года, века. Сменяются поколения. Однако есть одно, что остается навсегда. Воспоминания.
    Черные тучи стелились на небе, закрывая небесный взор.

    - “Не угробь себя,: - возразил Мика. - “Мне же достанется.”
    - “В могилу тебя закинут эти…” - твердым голосом сказал кто-то напротив него. - “Сигареты…”
    - “Я и так мертвяк. Лучше бы в аду гнил. Интереса больше чем с тобой шастаться.”

    Мика поежился.
    Пахло холодным металлом. Лед приятно холодил позвоночник.
    Мика, такой маленький, затерялся в огромной беспросветной темноте, руки окоченели, его тельце осталось где-то далеко-далеко внизу, а сам он летит по коридорам своего сознания.

    Голоса.

    И вдруг, черный огонь пронесся по нервным сплетениям. Это была боль - боль, превосходящая все, что называют этим словом...
    Ты что-то видишь?
    Магия и духи, добро и зло, демоны, жулики, сектанты - миллионы лиц пролетали среди тоннелей пространства.
    Под ядовито-серебристым небом - где-то там, за решеткой карцера, за стенами черепной коробки.
    Нет, пока ничего не видать.
    Мика проснулся в полумраке. Ощутил, что он не один.
    В середине позвоночника пульсировала боль. Перед глазами мелькали туманные образы: то дети, то тени людей, белая комната.

    - “Ты здесь?” - За внушительным овальным столом, над которым сидело два человека, виднелась керосиновая лампа. Ее свет, словно лучи солнца ложились на мрачные шкафы комнаты, выпирающие из темноты и напоминавшие фигуры из ада.
    - “Ща-а-а.” - сидя за полуразорванными и пожелтевшими от времени картами Таро, мужчина с колпаком и черной мантией старался прочитать их и сложить общую картину.

    Удушливая пыль поднялась от резкого движения Мики, всполошившая не только его хозяина, но и кота лежавшего у него на ногах.

    Рука Мики демонстративно шлепнулась о стол.

    - “Ты чего разбушевался? А ну, цыц!” -

    Несоразмерная гравитация планеты усилилась в десятки раз. Раздавив попытки стоять, ноги Мики подкосились и желание вскрикнуть оборвалось благодаря стиснутым зубам.
    Сжимая со всей силы сигарету, тютюн вывалился из ее конца и аккуратно рассыпался на столе.
    Потягивая ее, нежный дым обволакивал волосы, а затем лицо и шею. Приятный запах ванили разносился по всей комнате.

    - “Кха-кха... Тут все завоняется в скором времени.” прокашливаясь и отгоняя ядовитые тучи от себя, проговорил старый знакомый Мики - Зак.
    - “Давай быстрее…”
    - “Все, хватит. Покурили, наигрались и с концами.”

    Скрашивать свой последний день в рекрутском отряде, Мика, а точнее говоря - его друзья, решили по особенному. Вспоминая старые обычаи карт Таро, они “одолжили” одну пачку у вортигонта-кухаря, после чего уселись за стол и тихонько накурившись, принялись “колдовать” будущее. Кошка, принялась обдирать штаны.

    Про кошек, когда-то у Мики была традиция в семье. Кошек, в семье их звали просто и с легким изыском - Мяни. Откуда, правда такое название пошло он толком не понимал, но предполагал, что это случилось из-за того, что кошки Мяукают. А ещё у них было много Мань. Всё семейство Мики неусыпно заботилось о воспитании кошек. Они любили воспитывать в них какое-то чувство возвышенности. Это проявлялось в осанке, походке. В отличии от кошек со двора, кошки семьи Мики всегда были опрятные, чистые и полненькие. Притом, каждая из них, отличалась чем-то своим.
    Одна например, была настолько толстенькой, что не могла запрыгнуть на дерево. А если ей это удавалось, приходилось брать стремянку и лезть спасать бедную-несчастную. Вторая была покладистой. Когда она была еще котенком, у неё был непонятный цвет шерсти. Она была похожа больше на ежа. Однако больше к зрелому возрасту, выяснился её настоящий цвет. Желтые и, иногда даже фиолетовые точки стали на удивление геометрически правильными. От лба и до хвоста шел четкий рельеф. Третья кошка, стала исключением из правил. Это был кошак. Мика всё ждал, когда он начнет гулять на весне и вот, спустя несколько месяцев он постоянно пропадал лишь изредка появляясь. Его черная шерсть и замысловатое название отсылающее на люцерку вызывали у семьи негодование, как только он мог так назвать кота.
    Однако всех Мяни объединяло три, можно так сказать, рефлекса.
    Когда звучал дверной звонок, все без исключения кошки начинали чувствовать себя плохо. Он и без того был не приятным, однако, что вызывало подобное отвращение к нему, было не известно. Но даже если наша Мяни спит в самом дальнем углу дома - зазвенит звонок и она будет искать туалет.
    Второй рефлекс - когда Мика щекотал кошек за темя, они все сдавались без боя. Даже самый боевитый кошак-драчун, что царапался по поводу и без, сдавался и выпрямлялся словно гвардеец.
    Третий, и, последний рефлекс - в доме у Мики всегда было плетеное кресло. И все Мяни постоянно использовали его как точилку для своих ногтей. Кошки убирают грязь из них как раз об заточку. Достаточно было поставить Мяню напротив кресла и упереть ее лапки о точилку, как она, словно автомат начинает их затачивать. Самая покладистая кошка, даже, казалось смотрела на Мику с недовольством, но продолжала свое действо словно настоящий автомат.

    Закинув бычок в кармашек своего мундирчика, извините - форменки, Мика взял кошечку к себе на руки и непринужденно начал гладить ее по голове. Едва ли касаясь волосков. Кошка инстинктивно начала тянуться к руке но Мика все больше ту руку оттягивал. И вот… Кошка уже сама проситься, чтобы ее погладили.

    - ”Неожиданно тебя скидывают, Мих.” поправив съехавший на нос колпак, проговорил Эдвард. Мика с ним не встречался в поезде. Они стали вполне себе хорошими товарищами. Он чувствовал рядом с ним какое-то ребячество, что позволяло убежать от солдатчины.
    - ”И мудрецам, порой нетрудно стать глупцами.” зачитал мне Кай.
    - “В нужде и черт священный текст приводит.” оставив кошку наедине, сидеть на холодном полу, Мика поднялся со стула. Тот проревел по полу, проскользнул.
    - ”Ибо непокорность есть такой же грех, что волшебство, и противление то же, что идолопоклонство.”
    - ”Что? Неужто язвы во рту тоже из-за меня?”
    - “Я покажу правду твою и дела твои, – и они будут не в пользу тебе.”
    - ”Праведность бессмертна, а неправда причиняет смерть.”
    - "Толь всё ли правда, что идёт из уст мудреца?"
    - "Eique essentia servum meum, aperta porta, ut in infernum…" закончив это, Мика почесал свою бородку и вышел из комнаты.

    И хотя двумя днями ранее он сидел на кушетке, теперь, ему оставалось только ждать. Пройдясь по сухим, то ли от работы вентиляции то ли от чего-либо ещё, коридорам комплекса, он достался до кабинетов младших офицеров.

    Структура Восточной Чёрной Мезы предполагала, что большинство солдат будут находиться на верхних этажах для отражения атаки. Младшие офицеры находились в “забивах”. К ним обычно и обращались они, хотя офицеры того не любили. Спускаясь по этажам можно было наткнуться на пункт раздачи еды, офицерский штаб и отдельно отведенный медицинский этаж. Как никак но санитарно-эпидемиологические условия должны были проверяться и осуществляться, особенно в таком многолюдном и закрытом автономном комплексе.

    Пройдясь к “забиву” медиков, Микаэль облизал свои заточенные щеткой, блестящие губы после чего, обхватив ремень левой рукой, постучался внутрь.

    Тихо.

    [​IMG]

    Он снова постучался. Было бы немного неудобно если бы младший офицер оказался в стельку пьяным. Опыт появился бы договариваться с пьяными… И хотя такое было маловероятно, Мика лишь услышал едва слышимый писк. Устройство справа, поменяло положение и цвет.

    [​IMG]
    Неторопливо потянув за ручку, он увидел обычный офис. Ничем не примечательный. Люди сидевшие за столами не носили бронежилетов. Все хранилось в шкафчиках, ровно как и оружие.

    - “Фамилия, Имя, Отчество. Куда и на сколько.”
    - “Микаэль… Я не садиться в лазарет. У меня тут бумажка по перенаправлению в медицинский отряд. Её мне лейтенант Милон оставил после того как вырубил...”
    - “Микаэль? Ох... ”

    Поправив свои очки в толстой оправе, что увеличивали глаза младшего офицера до комичности, он залез под стол. Можно было услышать звуки активной работы медиков, как он достает какую-то папку на которую успели пролить что-либо, это не особо волновало в тот момент ни одну из сторон, кидает ее на столик и произносит:

    - “Документы были оформлены неделю назад. Спускайтесь на третий этаж и там пройдете до приемной. Передадите бумаги, ожидайте приема и все. Ко мне вопросов ни каких!”

    Оттопырив пальцы и уняв свои руки подальше от папки, будто от огня, младший офицер лишь совсем немного кивнул, после чего, принялся продолжать свою медицинскую деятельность связанную с проверкой жалоб рекрутов.

    - ”Да-да. Забирайте...”

    Мика ухватил папочку, вышел с кабинета, с вопросом на лице. но облегчением в груди. От муштры, по крайней мере, он избавился

    Время спать...

    Окутанное звёздами, ночное небо медленно перемещалось. Едва заметная молодая луна просвечивалась сквозь редкие тучи. Сильный ветер обдувал ледяные скалы, затачивая их концы. Его гул проносился по всей морозной пустоши. Холод сковывал пальцы, и они были готовы обломится. Легкий пар исходил ото рта и растворялся в воздухе.
    Везде было темно. Будто и человечества нету вовсе. Страшно, одиноко. Ни души.
    Пройдя около выступа в глыбе льда, человек остановился. Посмотрев еще раз на долгий, далекий путь, он зашел внутрь и осмотрелся.
    Со стен изредка падали маленькие осколки льда. Внутри... Было красиво. Свет который попадал преломляется и отбивается, от чего было чуть светлее. Убрав маленький слой снега и оголив твердую словно камень землю, парнишка уселся на твердый коврик и аккуратно снял рюкзак с плеч. Он был небольшим, из водонепроницаемой ткани, скорее всего походный. Аккуратно сделав подобие костра и положив под них совсем маленький клочок бумажки, он достал старую, металлическую зажигалку и несколько раз попытался зажечь огонь.

    Слышался лишь звук огнива.

    *Щёлк* *Щёлк*...

    И слабенький, желтенький светоч огня практически сразу зажег клочок бумаги. Но тот, спустя какое-то время потух...
    Шевельнув пальцами и глубоко и отчаянно вздохнув обжигающий легкие воздух, парнишка достал какой-то маленький белый камешек. Диаметром он был полсантиметра. Расположив его на месте бумажки и закрыв своим телом от ветра конструкцию, парень несколько раз прощелкал огнивом после чего он преподнес огонёк. Огонь зажегся и понемногу разгорелся.
    Костер медленно качался из стороны в сторону. Порывы ветра проникали в пещеру. Мерзкий холод... Как следует завернувшись в самодельный спальник из шкур самых разных животных, преимущественно горных козлов, он попытался согреть руки.
    Котелка для растопки воды не было... Как впринципе и воды.
    Сколько дней он так бродит с целью найти других людей. Найти таких же как он, живых. Не мёртвых, не при смерти. А настоящих...

    Когда он очнулся , был совершенно один. Голубое небо, палящее мраморное солнце. Рядом с ним был лишь потрепанный рюкзак который сейчас у него, да ржавый нож воткнутый в снег. На самом теле красовались ботинки коричневого цвета, тёплые штаны похоже с черным камуфляжем, а также вязанный свитер и длинная, зимняя куртка.
    Сперва тело его не слушалось. Снег слепил глаза, и прикрывая их он старался идти вперед. Ноги были словно из ваты... Рюкзак практически не чувствовался из-за легкого веса. Собирая по пути ветки из мелких кустарников, а также стараясь понять, что за книга была в его рюкзаке он открыл её. Ветер слегка сносил страницы, пытаясь вчитаться, мужчина понял, что он не знает этого языка. Он похож на английский, но не совсем... Слова - словно аббревиатуры какие-то. Да и вычурные... Продолжая понять содержимое, он листал книгу. Изредка попадались картинки с изображениями существ не людей, и не животных...

    - “Какие-то цифры? Они же не арабские, а римские!”

    I, поток II... Пролистав достаточное количество страниц он остановился на XVI.

    - “Не помню откуда бы я мог знать подобное.”

    И так он скитался с книгой в руке на протяжении трех дней. Ел снег, старался найти людей. Одиночество давило на него. И лишь книга держала его при своем уме. Странная.
    На обложке не было ничего.
    Виднелись места для печатей.

    - “Неужели печати сняли?”

    Что-то стараясь припомнить, он не удовлетворенно покачал головой и продолжил в попытках понять текст читать эти слова... Причудливые слова... Какие-то вызывали страх, а какие-то были знакомым из библии.

    - “Чудная ночь... Зори сияют так ярко!”

    Слышится лишь легкий смешок девушки... Трава медленно колыхается. Приятный запах земли бьет в нос. Так, спокойно...

    Тяжело раскрыв глаза, мужчина пошевелил кончиками своих пальцев. Взглянув вверх, он вылез из спальника и как следует растянулся. Живот громко заурчал, словно кит. С тяжелой гримасой на лице, он достает из рюкзака пару ярко-красных ягод. Горькие на вкус, от них лицо немного разворотило. На коленках, выглянув из пещеры можно было разглядеть белую, смертоносную пустошь. Солнце стояло близко к зениту. Надо было собираться.
    Свернув спальник и надев на плечи рюкзак мужчина выдвинулся в путь. Он старался вспомнить, старался понять... Что привело его сюда. Слепящее солнце ярко слепило глаза оплакивая зрачки. Какой уже день он так бродит? Шестой? Истощенный, изможденный, одинокий... Наверное, сейчас он хочет лишь увидеться с человеком. Да с кем угодно... Книга немного намокла в рюкзаке и пару ее страниц пришлось использовать для разведения огня. Вдали виднелись ледяные скалы. Бесконечное, сумрачное одиночество...
    Скалы не приближались. Шаги становились тяжелее. Ноги подкашивались сами по себе, но улыбка с лица мужчины не пропадала. Он продолжал держатся за жалкие надежды, что есть еще люди кроме него. Ведь... Кто же сделал все эти вещи как не они? Однако подтверждений не было. Но улыбка, да... Такая дурацкая улыбка. Только она одна, не позволила ему пасть духом.

    Уже был закат. День прошел быстро. Будто его и вовсе не было. Голод переполнял тело. Ужасное чувство... Однако... Какие же красивые эти скалы из монументального льда. Обрисованные снегом, заточенные ветрами, они стоят тут наверняка долго. Лучики солнца пробиваются сквозь толстый лед. Зайдя внутрь, ветер утихает. Будто это колыбель... Внутри виднеется здание. Гигантская бетонная опора, а также Ж/Д дорога. Рельсы покрытые ледышками тихо мерзнут... Подойдя поближе, он подошел к двери. Старая, металлическая... Прикоснувшись к ручке, Мужчина ощутил сильный холод и скорее всего ожог. Не намереваясь продолжать свои мучения, он аккуратно достал спальник и приоткрыл так ручку.

    - “Теперь все хорошо... Ведь есть и другие…”

    Дверь издала характерный скрип. Ужасный, пугающий.... Свет пробился внутрь. Внутри был снег. Кое какие вещи замело, а какие-то остались целыми. Пол неприятно трескался под шагами Ромы. Перегоревшая лампочка болталась из стороны в сторону. Мужчина привлекла маленькая шкатулка... Хрупкая. Он аккуратно подошел поближе и едва прикоснулся как она заиграла мелодию. Ошеломленный, он немного отскочил назад.

    - “Прекрасная мелодия…”

    Мелодия играла,и играла. Спустя пару минут она прекратилась. Шкатулка, видимо заела и, он ее потревожил. Восхищенный ею, он аккуратно взял ту и осмотрел.

    - “Легкая…”

    Произнес он. Но, кто его услышит? Никто. Ведь, сказки с хорошим концом они на то и сказки. Что выдуманы. Не бывает в жизни сказки. Просто, нет.
    Завернув ее в толстый слой полотенца с кровати, он положил ту в рюкзак. Рядом со столом была еще полка для книг. На ней виднелись сожженные книги.

    - “Печально…”

    Посмотрев лишенным надежд на чтение книг мужчина, подошел к тумбочке. Открыв таинственную дверцу, он достал оттуда золотой ключик. Ключик на веревочке. Протянув веревочку через голову, он с трудом надел ее на шею. Пару минут счастья, так сказать... Однако около ключа было зеркало. Немного постившись, он взял его в руку и постарался разглядеть себя.

    - “Ничего не видно…”

    Повертев его в руках, он с большим сожалением вздохнул и положил его к себе в карман. Больше делать было нечего. Выйдя из домика, он закрыл дверь и посмотрел на него. Все же... Бывает и доброе в мире. Хоть и изредка....

    - “Микаэль. Аля-улю гони гусей.”

    По лицу неприятно стучала чья-то щека, оставляя румяный след.

    - “Мне нужно сначала освоиться здесь...”
    - “Времени хватит. Как раз на новом месте пробздишься. У тебя перевод.”
    - “Какой такой ещё перевод?” Во рту неприятно прилипли остатки вчерашнего чая...

    Ах да… Как только он пришёл в приёмную и отдал документы, его расквартировали, после чего дали необходимое и говорили завтра провести время в библиотеке…

    - “Давай-давай. Тебе нельзя здесь задерживаться. Если Милон увидит ты больше с койки не встанешь.”
    - “Квазимода, ты что-ли?”
    - “Слушай. Ну ты совсем как ребёнок.”
    - “Я значит тут ребенок?” для остальных в комнате, возникало ощущение словно Мика пьяный.
    - “Ес. Кто же ещё? Вот смотри, я даже тебе рюкзак подготовил. Мы с ребятами вещи собрали. ”
    - “Так-так-так. А что это ещё такое?”
    - “Тебя переводят.”
    - “Всмысле? Меня ещё можно перевести. В доллары или в евро ты хоть скажи?”
    - “Какие долляры и еврики. Поднимайся, выходи на плац. Там не будет ничего страшного.”

    Я почувствовал как мои руки идут вперед, а вместе с ними и тело.
    Господи, а ведь только мог стать не солдатом!
    Рюкзак, собрали. Ничего необычного для фельдшера новоприбывшего.
    Пила... Чистая, на удивление.
    Два костыля с резиновыми вставками.
    Веревка. Правда, завязанна она была словно ею вешаться нужно…
    Сумка. Ее уже положили в рюкзак. Там находился стандартный набор полевого санитара: бутылка водки (это либо такой подарок либо обезболивающее…), автоинжектор адреналина, панадол, аспирин, который так напоминает здешнюю кашу, ибупрофен, морфий, лоразепам, ондансетрон, сальбутамол которым так любят по слухам баловаться рекруты, совсем чуть-чуть лидокаина и кетамина, а также моксифлоксацин.
    Но конечно же, Мике не пришлось по нраву сперва пила. Он обнял лямки рюкзака на плацу. Большинство солдат, что стояли около него были если не в пол, то в два раза выше его самого. Даже казалось, словно края их касок затмевают глаза.

    - “Начнём с конца...”

    Это был майор… Его голос был немного мягче чем у остальных, но от того не менее официальный.

    - “Микаэль...” он что-то пробубнил себе под нос, после чего продолжил… “Индустриальный сектор, медицинский отряд. Через пять минут быть у выхода. Сержант Милон призначений как сопровождающий. Так… Кто следующий?”

    - “Я всего лишь хочу счастья. Я не хочу умирать.”

    Умирать… Именно тогда. Чуть позже....

    Когда он уже приближался к Индустриальному мозгу.

    Мрачные постройки зияли черными дырами. Присев у заросших плесенью и мхом стен полуразрушенных домов, сияющая телекоммуникационная башня скрипела и завывала. Стоны металла разносились по округе привлекая вниманию буквально “мертвецов”.
    Микаэлю было любопытно, когда эти места покинула жизнь? Когда колыбель цивилизации - человечество, прогнулось под мощью внеземной империи и жалко пало на колени, нет... Воткнулось в сырую, пустую землю!

    [​IMG]

    По дороге, на чистой, прекрасной улице покрытой конвульсиями неона шагали чистые, опрятные люди. Их высокие походки отбрасывали тень от ламп. Блестящие окна отсвечивали их фигуры, по трассе двигались машины. Не те развалюхи, что готовы запуститься лишь по волшебному прикосновению, а настоящие... Рев и гул моторов разносился по улицам ночного Токио.
    Небо не было таким пустым, не покрывалось толстым слоем свинцовых туч - по нему парили огромные корабли, которые бороздили небо - словно океан. Оставляли белый как мел след. Радовали маленьких детей - ведь им не приходилось прятаться от них под шквалом пуль. Не приходилось бояться каждого шороха. Что же мы натворили...
    И шел дождь.
    Казалось - вода просто падает с неба. Что с того? Но ощущения - совершенно иные. Тонкая прослойка между внешней средой и внутренним мясом не обжигалась, и красные пятна не всплывали. Дождь не только смывал копоть, грязь и кровь - на это были способны простые, горячие струи душевой кабинки. Но небесная вода, дарила людям надежду. Она очищала людей изнутри, стирала горечь с сердца, очищала сознание.
    Под воздействием его детских заклинаний все ожило, заиграло и вправду начало проявляться перед ним. Вот он уже слышал легкий свист самолета в небесах, и веселое щебетание толпы, гул тепленького дождя, и цилиндрические постукивания поршней. Он вспомнил слова Зака про имя. Что-то больно кольнуло в груди...

    [​IMG]
    Микаэль вскочил и побежал по середине трассы, наперекор людям, огибая машины, прорываясь сквозь тяжелые, летние капли дождя.
    Лем был прав: только ты сможешь увидеть мир каким он есть. Здесь было очень хорошо, поразительно прекрасно. Необходимо было лишь оттереть всю пыль прошлого, начать жить по-новому, искоренить плесень временем и посеять цвета вечности, семена жизни.
    Волшебство иссякло. Вся картина которая пестрила красками - была выведена тоннами ******а.
    Картина казавшаяся такой яркой, такой настоящей всего мгновение назад... Усохшие и разбомбленные пустые высотки, растрескавшаяся кожа дорог, высокий и тонкий бурьян прорывался сквозь бетон бордюров. Дикая непроглядная чаща поглощала остатки свободного места, перекрывала собой свет, жадно поглощая его. Длинные лозы стелились по заплетенным узорам госпиталя.
    И это все ушло за секунду. Все, что осталось от сказочного мира который захватил пластик...
    Погода установилась отличная. Не дождливая.

    [​IMG]

    И Микаэлю даже не хотелось поплакаться.
    Белый шум неба; огромные столбы электропередач мелькали, словно по экрану кино.
    Он смотрел в бескрайнюю пустоту, чтобы глаза всевидящие, презренные, не цеплялись за него. И не думал ни о чем, и ничем не пахнул. Небо над конвульсиями сектора приобрело сероватый оттенок. Тяжелый воздух пронизывали маленькие, словно шарики пенопласта частички; нужно было ходить в марлевых повязках, тщетно пытаясь не вдыхать ужасный запах и пыль.

    Забравшись в небольшую аптеку, были слышны звуки лопающегося стеклышка.

    Свист который доносился изнутри монотонно усиливался. Ему казалось, что сейчас он впадет в сон и сможет окунуться в это кровавое озеро. Будет трупом плавающим наверху и который вскоре утонет, как и все остальные. И умрет он неизвестным, не оставив после себя ничего. Не создав надежд и мечтаний. Не создав, воспоминаний о счастливой жизни.
    Разбитые ступени ласково встретили его, распахнутые двери открывали прекрасный вид.
    Мика, потрясенный обстановкой, стоял и пытался понять, вбить себе в голову чертов гвоздь, где заканчивается безумие, а где реальность. Где граница сущего. Словно чайник его сознание кипятилось. Он остался предоставлен самому себе. Включив освещение, яркая лампа зажглась, еще несколько секунд мерцая.


    Он остался предоставлен самому себе. Около входа тек темный ручеек. Его передернуло и он промолчал. Но кулаки сжались сами собой. Его шаги по битому стеклу с треском и эхом разносились по огромной системе лабиринта аптеки.
    Пахло холодным металлом. Лед приятно холодил спину. Пот струился по ребрам и волоскам на спине. Щелчок выключателя.
    Напоминавший о чем-то грустном желтоватый кафель, невыносимо ужасные трупы обросшие желтым гноем и застывшей кровью. Жирные крысы, словно ночные вампиры попрятались в свои норы. Остатки съеденной плоти стелились по полу. Чудовищное, невообразимое зловоние, въедается в одежду и застаивается в легких. Пропитывающее глазные яблоки и втирается под кожу. Начинаешь думать, словно вся эта вонь стала частью твоей природы и будет с тобой вечно. Преследуя как сталкер тебя она будет сопровождать все оставшиеся страдания тебя.

    Ему казалось, что уже не трупы бедняг истощают гниль, а он сам. Не из его ли внутренностей берется ужасающий запах который прокапывается сквозь нитки одежды и сантиметры тела?
    Скрытые дымчатым стеклом глаза мгновенно наполнились смыслом после слов в голове - Не сейчас, так никогда.

    Его должны были встретить “по ту сторону”.

    И тяжело двигаясь по пропитанному кровью полу, волоча за собой мешок костей набитый мясом, он старался не думать о произошедшем. Еще свежая гильза словно кролик скакала и ярко звенела. Привкус горячего металла вперемешку с алой кровью и спертое дыхание. Полный спирта и смерти воздух.
    Дышать было настолько тяжело, что легкие не пропускали и частички воздуха. Боль в горле никак не утихала. Но останавливаться нельзя.

    Нужно идти.
    Нужно идти сквозь кушетки и столы, огибая тучных крыс и гниющие тела. Нужно.

    Вот скрипящий стул стонет по всей округе, падая на него тело разбивается и каждый нерв рычит. Пустой магазин летит в бок. Совсем близко, вот-вот... Дрожащая рука начала инстинктивно шариться по карманам пытаясь найти… Блеск солнечных лучей пробивается сквозь серебристые облака и доноситься прямиком в комнату. Хватает.

    Истерический кашель и поскрипывание ручки. Чернила оставляют на руке метку смерти. Синхронная канонада из стонов выживших медленно угасает -

    “Я давно ждал от тебя ответа, но письма ты не любишь писать.
    У меня выдался плохой день. Началось всё с того, что медикаменты на нашей станции закончились, а закончилось отказом увидеться. Я молил всех богов и проповедников лишь бы увидеть снова твоё лицо.
    Я, наверное никогда не смогу больше думать о том, что, было в прошлом.
    Козёл с золотым сердцем? Возможно.
    Хотя ты скажешь, что я был просто козлом.
    Прости. Я не знаю где они. Как они. Я не видел их уже давно. Я думаю, они у тебя “там”.
    Каждый день, я хочу думать только о том, чтобы ты вернулся.
    Твой..."

    - Последнее слово залилось потом, что смешивался с кровью в вино.. Строки превращались в реки бурой, вязкой жидкости. Хотелось лишь забыться

    Одинокая свеча стоявшая на столе несколько померкла. Треск стекла прервал гробовую тишину комнаты. Близко.

    Щелчок предохранителя.

    Целься.

    Готовься.

    Хлопок...

    Кровь, словно перешла по венам на полу. Свинцовые снаряды влетели в спину и застряли в легких и сердце. Автоматический пистолет испускал дымок, распластавшееся тело, перед смертью ударившееся головой о пол, оставило рисунок крови на нем.


    Беглый, можно сказать беличий взгляд осмотрел этого мертвеца.. Раздробленные кости, перевязанная нога, не раз зашитая форма и дырявый бронежилет, прожженные штаны и автомат калашникова со стертыми засечками на прикладе. Засмоктанные, словно после моря, пшеничные волосы медленно падают вниз, а кровь сочиться из них словно венок лозы впивается прямо в голову.
    Пустые глаза убийцы замечают окровавленное письмо залитое кровью. Просыпающийся интерес берет верх. Медленно, крадучись словно кот, он попадает в руки...

    Слезы стекают по его щекам с первых-же слов. Таких близких... Таких теперь прошлых. Пистолет лечит прочь к разбитому оружию, что стало причиной беспокойства чуть ранее. Аккуратно поднимая мертвое, бездыханное тело, слезы сдерживаются из под напора брандзбоинта. Усаживаясь ноющей спиной к стене, мокрое письмо чьи вырезанные слова так вливаются в мозг как опиум, незаметно, разноситься всхлип. Утыкаясь носом в мягкие волосы, нежные волосы, и крича, крича громко, натянуто и с истинной болью.Прижимая к себе, он тихо шепчет в мертвое ухо.
     
    Последнее редактирование: 27 май 2019
  4. Courage-Bandit

    Courage-Bandit Well-Known Member

    23
    304
    53
    - Зак… Почему...

    Почему...

    - Почему они закапывают его?

    Наивный вопрос, так щепетильно и изрядно подобранный, вызывал слезы.

    - Он ведь не сможет тогда летать!

    Ева вцепилась в форму так, что та скрипела. Зубы скрипели не меньше.
    Брызги земли, методические постукивания лопат, фигуры, свист одежды которых щебетал вокруг. Все стояло словно вылитые свинцом.
    Я не мог сомкнуть глаз, все думал о ее словах. Она говорила не принужденно, отчетливо. Все в полном смятении.
    А блеск лопат не прекращался. Было слышно как они входят в землю,

    - Он ушел в свой последний полет…
    - Скажи им, чтобы они не закапывали его!

    Крышка гроба постоянно стучала, словно, напоминая каждому, кто задумывался, где он. Отводя мысли, что паразитировали в сознании в нужное русло. Все смотрели только туда. Да… Именно туда.

    - Почему ты не захотел?

    Прошептал на ухо мне “Обжора”.

    - Я не готов закапывать родного брата.

    И, хотя я солгал, ожидание стучало словно молоток по голове. Нарастало как воск от свечи, что скоро обожжет руку. Все потихоньку рассосались как из ручья течет вода. Только я, Ева, Мария, Квазимода остались. Вечер близился к своей кульминации, когда, даже товарищи уходили, а Ева просилась на руки и хотела уйти…

    - Подожди ещё минутку… Минутку… Только одну минутку...

    Взгляд Евы как обычно был заплакан и наполнен страданий и желания внимания. Мария стояла рядом держа ее за руку и тихо, старалась утешать. Она не проронила ни одного внятного слова.
    Пилотка, что, скрипела на волосах падала на лоб и необходимость поправить ее чесала руки, что еще не были покрыты мозолями.

    - Идёт дождь…

    И да, правда. Дождь шёл. Капельки слёз.
    Весенний путь ласточек на север был прегражден линией фронта. Редкие стаи птиц пытались обогнуть её, но опять натыкались на всхлипы артиллерии, на линию огня, что извивалась напоминая собой огромную, длинную и противную ядовитую змею. Наконец, ласточкам удалось добраться сюда… На север…

    Шел дождь. Он шел медленно.

    День был прохладный, осенние дни сменялись, словно художник разбавляет свои фарбы по холсту. Синие тона, что сочетались с униформой приятно радовали глаз.

    А на могиле, было написано....


    Двадцатого Ноября.

    Две тысячи седьмого года.
    В пятнадцать часов сорок семь минут.

    Умер Лем Морту-ус “Зак” Матесович;


    В тот день умер не брат, умер я.

    Его могила, так и осталась. Около аптеки.
    Отпиленная доска стала мемориалом. А яма от снаряда могилой.

    В конце ушли все. Остался я один.

    Я понял, почему он тогда произнес мое имя.

    Календарь показывал двадцатое апреля.

    Почему, я не видел...

    Почему я был так слеп в душе...

    Мои глаза узрели славу!..​



    Я снова вскакиваю ввысь,
    Я снова видел сон - кажись...
    Покрытые смолой руки не ушли,
    Она с ног до головы, залезла и в уши.
    Я слышу как она пульсирует,
    Белая тишина вибрирует.
    Это выматывает.

    Почему-то я сижу за решеткой,
    Не вижу Я причины чёткой,
    Как Я очнулся в этом миру,
    Я никогда не вниму...
    Что за белый халат,

    Почему ты с ним, скажи для меня?
    Я смотрю и вижу тебя.
    Плачу, ведь Я понимаю,
    Что не внимаю,
    В этот

    бредовый
    мир
    иллюзий.

    Я вижу и понимаю,
    Что никогда

    не желаю,
    Никому я зла,
    Так почему шкатулка в руке,
    Гнется смотря на тебя.
    Я же никому не хочу зла,
    Я думал мы будем вместе всегда.
    Все ведь так хорошо начиналось,
    А так плохо заканчивались,
    Лишь сказки со злодеями,
    Где их ждёт Божья кара.

    Я вижу как ты стоишь надо мной,
    Как мне вставляют в груди шприц.
    Как я и не могу сопротивляться,
    Ведь я не хочу никому зла.
    Вот наверное мой конец,
    Когда я, никак не знаю,
    Как оказался здесь,
    Почему я тут,
    А не там,
    Очнулся.


    И зачем в меня заливают чёрную жижу.
    И Я не хочу спать, я только увидел тебя.
    И пытаюсь протянуть свои загребущие,
    Грязные, руки чёрные, смольные.
    Шкатулка бьёт мелодию.
    Это хороший конец,
    Что Я заслужил?
    Да, я ведь злодей,
    Я не герой.
    Сказке нужен конец,
    Ведь - где тогда мораль,
    Что должна быть чиста как грань,
    Грязного песчаного кровавого алмаза?

    А я улыбаюсь.


    Вот и оказался снова предан я,
    Анафеме храма жизни,
    Что поёт о грехах моих.

    Да только сталь гнётся в опорах камерфана.
    Я вижу как шатается шкатулочный стержень.
    Он так приятно скрипит и стонет,
    Не могу оторвать рук.
    Опекающая легкие смола,
    Проникая внутрь,
    пробирается до сердца.
    Лекарство оказалось ядом.
    Ничто не истина - всё дозволенно.



    Как будет время напишу что, где, как зачем. Обосную и разжую всё по кусочкам.

    Комментарии:

    [1] - Фронтир - отдаленная часть империи, не имеет крупных политических и экономических центров. Слаборазвитая территория.

    [2] - Простой язык - оставшиеся языки человечества. Насаждение Альянсом “общего наречия” привело к практически полному вытеснению простого языка из обихода граждан.

    [3] - Сима - уменьшительное от Максим.

    [4] - Eique essentia servum meum, aperta porta, ut in infernum… - В своей подчиненной сущности моей, открыты двери в ад (лат)

    [5] - Четырнадцатое и двадцатое число - именно этого числа начинается Страстная неделя. События разворачиваются как раз в нее, перед Пасхой. Страстная неделя - праздник прощения преступников.


    Что-же. Приступим к разбору полётов.

    Самое начало. Человек хотел научиться счастью. В данном случае, Микаэль имеет счастье - оправдаться перед Сималионом. Стать припером, показать, что можно не потерять часть себя будучи рабом. Про него чуть ниже.

    Также в начале говориться о хаосе. На самом деле легче быть рабом, легче быть контролированным, чем жить под хаосом. Тут я вдохновлялся матрицей, а конкретной 3-й частью и её концовкой. Человеку не нужен выбор. Ему нужна иллюзия выбора.

    Людей также само используют как спичек. Тут идеться про то, что человек в нашем обществе одноразовый, и им пользуются.

    Всё таки, Микаэль ещё в душе ребенок. Он не какой-то там спаситель или кто-либо ещё, а простой ребёнок.

    Нынешние газеты любят нам подсыпать "правду". По названию понятно, "Истинный путь", что газета рассчитана на направление своих читателей куда-либо на истинный путь. В нашем обществе есть сильные лидеры, президенты, что направляют каторжников вперед работать. Боссы, словно рабовладельцы Египта, а плебс - рабы, что возводят пирамиду для захоронения главного лидера.

    Пудра для детей - понятно, что идется про их ребят. Этот сон составлен на воспоминаниях Микаэля об отце. На тот момент, отец работал в шахте. Понятное дело, пудра для детей нужна т.к. есть два брата-акробата.

    Брат на брата. За деньги люди друг-другу глотки перегрызут.

    Ну все мы знаем владаря седьмого круга Ада Люцифера, аки сына Дьявола и как любит инквизиция котов.

    Ниже в разговоре говорят люди. Так говорили раньше и у нас пока не случилось точегонельзяназыватьибоэтоникемнепризнанно.

    Шахтерский жаргон. Может в словаре найдете. Я парочку слов помню от рассказов деда Конкретно три эти помню на свои шесть пальцев.

    Потом нам показывают повествование от лица бригадира. По большей части, работников шахт эксплуатируют. Показывается его переживание за работников и конечно же отношения.

    Весь этот сон представляет собой аллюзию на апокрифы библейские.

    Пишу я свои стихи под вдохновением и состоянием опьянения забвения. Конкретно этот я писал зимой, в Феврале. Сразу после сна. Стихи у меня выдаются вещими, могу сказать.

    Конкретно тут, я хотел показать, что все старания каждым видятся по своему, и в конце, стараясь помочь людям, ты случайно задеваешь кобуру и тебя прислоняют к полу на расстрел (иронично, что Ева хотел спасти персонажа Голдштейна, но кому-то было нужнее его грохнуть, что вышло ещё хуже, чем если бы все пошло гладко.)
    Хочется счастья, хочется быть любимым.
    И, стараясь, человек в конце обнаруживает, что его кличут убийцей, лгуном и плохим человеком. Он задумывается, а правда ли, что он человек?
    И, всё это было иллюзией. Счастье, старания - всё это были иллюзии. Проснувшись, человек обнаруживает, что он не такой каким себя видел. Что из него течет вся эта обида. Хотя может быть этот человек и увидел реальность, этот гной, что течет начинает действовать и понимая свою исключительность, то, что он теперь по настоящему всё видит, смола бъет и начинается безумие, когда от правды человек пьянеет, смеется, однако он понимает, что твориться с ним (вещие стихи х2).
    И хотя человек понимает, что с ним, он упивается правдой, отвергая то, чего не желает. Он хотел счастья и глотает его как опиум. Становиться зависимым от него. Человек, как бы просыпаясь, отходя после этого опиума видит всё снова и понимает, что реальность не такая как он хочет. Что она сдавливает его. Поэтому он снова закидывается дохой (вещие сны х3).
    И теперь, эта смола, что есть обида, злоба и злость, заменила все в человеке оставив внешнюю оболочку.
    Стараясь увидеть ангела, человека-спасителя, которому будет нужен такой монстр, обманывает человек и сам себя.
    Но гарь, смола внутри давит, она перебарывает всё и от этого входишь в экстаз.
    Конец писал я уже войдя в состояние когда руки сами строчат. Такое бывает. Расшифрую вам:
    Падает яблоко из сада Бога (то, которым искусили Адама и Еву.) Дерево от этого шатается. Жизнь летит, а кулак бьет по воротам сада Эдемских кущ. Ветер ударяется об облака, пробегаясь по спине. Закручивая кудрявые волосы, лицо смотрит через калитку. За ней стонет дьявол в виде вдовы. И жизнь теперь хромая, она испорченная от одного взгляда дьявола на человека. И ударив по калитке, забирает нечто навсегда человек. Прячет его. И светит святая заря, сулит злому Зого жидкую жизнь (ну под конец меня совсем в другой мир отнесло.)

    Микаэль принимает таблетки и перебирает с ними. В тексте будет ещё два раза это подсвечиваться. Ненавязчиво. Случилось это, так как он недосыпает. По личному опыту могу сказать, что если перебрать с таблетками во рту странный привкус, горит нос и тянет на приключения.

    Символично и понятно. Так как ближе к северу, Альянс не застраивается, то и железные дороги используются. Правда сейчас, те, что не поддерживаются Альянсом вышли из строя. Но на момент произведения было меньше 2-х лет после прихода Альянса.

    В еврейских традициях семёрка - оккультное понимание.

    Отец Шерм - священник, что в тексте не фигурирует. Я решил оставить эту фигуру за текстом, чтобы можно было складывать впечатление о нём отталкиваясь от разговоров персонажей или слов автора. Показывать его было бы бессмысленным и просто не интересно.

    Далее идет стих Маяковского. В произведении стоит понимать стих опираясь на следующий сюжет. Мы видим звезды, это - люди, новое поколение после порабощения. Но мы видим у автора изначально вопрошение. В контексте истории стоит понимать это как неопределенность, о которой я упоминал в начале.
    Самый главный смысл в жизни, как считает Маяковский - быть для кого-то нужным. Быть нужным, для какого-то человека. Мы видим Микаэля как человека, что кажется счастливым. Но нам подсвечивается, что ему чего-то не достает, с ним что-то не так. Это замечает именно Старик. Мы видим, что он несчастный потому, что он никому не нужен. И он пытается оправдаться в будущем. Микаэль хочет внимания, поэтому он не только использует сопротивление как инструмент показать свою непокорность солдатчине, но и инструмент привлечь внимание. И вот, главный герой, хочет тоже стать нужным. Он был нужен брату, и брат был нужен ему. Но конец оборвал всё.

    Это кстати потом и легонько подмечает Старик.

    P.S. так есть диалект кокни, что звучит ужааасно.

    Продолжим парад.

    Стих в середине про лётчика думаю всем понятен.

    События происходят на страстную неделю. День прощения всех и вся. Кай - герой библии. Он оплакивает брата, которого убил. Отсылочка.

    За год они обычно путешествовали будучи охраной состава. Как никак, но они знали дорогу и поезд лучше всех, да и людей было не много и сами они набирались опыта по пути, болтая с теми, кого перевозили. Так, что логическое обоснование их постоянного пребывания более года имеется.

    Время разлучает людей - понятно. За все то время, Микаэль увидел настоящие лица Марии, Зака и товарищей.

    Ну, стучать ложкой тут и так понятно. В поезде успели сформироваться свои традиции. Как никак но общество должно строиться на чем-либо и в такие моменты люди начинают искать спасение. Они нашли его в ложке и в пилках....

    А ещё считается, что ром с кофе солдатский напиток.

    Вся дорога напоминает перевозку мертвецов по реке Стикс.

    Размышления о безумстве отсылают нас к старой легенде.

    В поезде кроме традиций сформировалось подобие иерархии (я не стал писать ещё больше это бы заняло двадцать страниц расписывая и приводя примеры. Все же у нас не документалочка, а история повествующая о человеке, что не покоряется войне и ищет счастья.

    Подходя к тому моменту как Зак говорит имя, мы замечаем, что Микаэль видимо в чем-то особо запал Заку на глаз. У нас страстная неделя. Неделя, когда прощают все грехи. Продолжу мысль:

    Место где мечтают цикады, вы можете найти в гугле это такой парк в Австралии но конкретно тут это образное место, куда хочется уйти и жить тихо-мирно. Это можно сказать чистилище. За что не нашего героя посылают в чистилище? Конечно, это будет немного звучать преждевременно для линии сюжета, но за братоубийство. Вы спросите, а как Зак знал, что брат убьет его?
    А вот тут я вам скажу, что романтизм. На самом деле я соглашусь, что данный аспект не впадает в рамки нормального в мире. Однако, хотелось показать, что человек рождается грешным и может избавиться от них только по пути. Как никто не рождается ученым, так никто не рождается святым.

    Далее у нас любимый сок. Скажем так, я решил отнести слова (которые записаны в Евангелие) солдату. На самом деле конечно же это не так. Но я не ухожу в реализм и полное потакание Писанию.
    Лонгинос - на греческом имя Лонгин. Это тот самый солдат, что проткнул Иисуса. Они делят одежду и всем выпадает троица - можно сказать, святое число.
    На холму не растет трава по причине, что настолько много крови в грунте, что трава даже не может там расти.
    Все это отсылает нас к тому, что человек забирает все от жизни.

    Сон далее символизирует что герой отречен от остальных. С одной стороны, он близко, но он никак не может приблизиться к людям и раскрыться.

    Вторая часть не выделяется ничем особым так как писал я её уже на ясную голову. Хотя скажу честно старик для меня старик, показывающий мудрость которая приходил со временем :|

    Хотя конец-кульминация важна для сюжета. Кто не понял, это мать Мики. Он так её помнил во всяком случае. И звали его раньше Миша, да. Как только они переехали и дом сгорел (вот почему у него обожжены ноги, это не галька) стараясь уберечь старшего-младшего брата, мать бросила его, а сама умерла. Конечно сюжеты про сирот стандартны, но тут показывается то, что впоследствии так не хватает Мики. То, что он потерял и то, что делало его счастливым.

    И наконец ещё стих. Сделка с дьяволом. Забудь прошлое, что так болит. Забудь людей и получи новую жизнь. Начни всё с чистого листа. Однако даже так, человек теряет не только своё прошлое но и свой здравый ум. Поэтому, не стоит забывать своего прошлого.

    Начало интересное. Читал как-то киберпанк пьесу. Мне понравилось я взял на заметку. Тут важен скорее конец, где, человек пытается нащупать себя. Опять же, это показывает отрешенность. Микаэль видит себя не как часть всего этого социума, не как часть строя.

    Вообще, в сопротивление Мика вступил после того как чуть больше года отслужил на поезде в качестве охраны и части состава. И все они чуть доказав, что не разбегутся уже так просто, решили пойти в армию свободы. Но как оказалось, Мике не особо армия то и понравилась. Хотя спасать близких он хотел, он не собирался быть рабом.

    И кошечки. А вы помните Люцифера в самом начале? Я вот да. Люцеркой и Люциусом не пахнет? Так ведь сон!

    Кстати про книгу, семь печатей сняты. Апокалипсис на улице. Альянс пришел... Что-то мне это напоминает давно прочтенное мной давно Откровение....

    Шкатулка. Шкатулка олицетворяет здесь, легкость и неизведанность внутри. Все мы помним шкатулку Пандоры, так, это ли она?

    Но отступим. Все таки, Микаэль ещё ребенок в душе и сколько бы он не хотел, но он мечтатель. Это не солдат и не герой. Он видит старый город, как раньше было хорошо, и ради этого нужно стоять.

    Ну, а теперь стоит сказать. Почему персонажа зовут Микаэль и к чему нас отсылает всё это.

    Немного вернемся к евреям и иудаизму. Есть такая легенда. Вражда между Самаэлем и Микаэлем началась когда первый был низвергнут с небес, а напоследок пытался увлечь Микаэля за собой в преисподнюю. Микаэль олицетворяет нам добро, правильность идей и мыслей. Однако стоп, а где же Самаэль? И тут мы подходим к тому.
    Что Самаэль и есть Микаэль. Два в одном. Так сказать мармеладка с шоколадом. Но как же так?

    А никто не думал читая историю, зачем же всё Мика делает? Зачем ему стараться и не прогибаться под солдатчину. Он старался оправдаться. Он не видит ничего более в своей жизни. И вот как раз Самаэль, олицетворяет плохую сторону Мики. Почему он выстрелил? Разве человек, что не хотел быть солдатом, не хочет убивать? Почему так? А потому, что он выполнил своё желание. Сделка с дьяволом в стихе, мы ее помним? Вот то и оно. Микаэль не прогнулся и ему больше ничего не нужно. Если ещё википукию почитаете, то заметите, что в каббале Самаэль ввел в искушение Еву. Но стоп. У нас ведь есть Ева! Но вопрос, а где она? А её нет. Умерла. И живет она только в сознании. И выходит, что человек искусил сам себя. Предал свои идеалы, после получения удовлетворения и счастья.

    И потом живи с тем, что ты человек предавший сам себя. И вот поэтому, в конце автор говорит: умер не брат. Умер Мика. Но он похоронил брата. Он понял, за что тот произнес имя его тогда в поезде. Конец страстной недели. Грехи уже не простить.

    А слова в конце:

    Почему, я не видел.
    Почему я был так слеп в душе...

    Не значат, что он не видел брата.

    Они значат, что он не видел настоящего себя.

    И вот, стих в конце. Тоже символичный.
    Смола внутри никуда не делась, ведь так? Она все время была с ним. Ещё помним первый стих.
    Мы замечаем, что он в клетке. Ведь нужно платить за деяния. Та самая шкатулка, теперь она гнется от одного только взгляда. И вот, он понимает, что он сделал. Что он злодей. Но он не хочет продолжать сопротивляться.

    И тут, я хочу сказать. Что дьяволы ведь тоже были ангелами. Но они упали возомнив себе иллюзию власти. Власть для них была счастьем. Даже дьявол был ангелом. Именно грехопадение показывает борьбу, иллюзию. Ведь Бога никто победить не может. Поэтому все это иллюзия.

    И вот, лекарство - счастье, оказалось ядом для него.

    Этого должно хватить. Если вопросы нахуй столько символизма церковного - скжите это батюшке и церкоаной хэмназии. Мне нравиться.
     
    Последнее редактирование: 22 май 2019
  5. Anja_K

    Anja_K Well-Known Member

    123
    3.191
    93
    По мере чтения буду дополнять.

    Маски метрокопов сделаны не из резины, а из углепластика (слишком много резины, асоциируется с гребанным БДСМ, че за фигня???)
    Зачем тут запятая после слова "где"?
    Точно не знаю, но, наверное, перед "казалось" тоже нужна запятая :thinking:
    Деепричастный оборот обособляется запятой. Нет, правда, я часто замечаю кучу запятых и их отсутствие в твоих сообщениях. (перед "смотря" запятая)
     
    Последнее редактирование: 14 май 2019
  6. Courage-Bandit

    Courage-Bandit Well-Known Member

    23
    304
    53
    Про углепластик спасибо.

    Про кому - авторский текст.
     
    KOTAKASI ⁵² нравится это.
  7. Anja_K

    Anja_K Well-Known Member

    123
    3.191
    93
    Кстати, понравилась отсылка на твоего чара. А может их тут несколько, пока не дочитал.
     
    KOTAKASI ⁵² нравится это.
  8. Courage-Bandit

    Courage-Bandit Well-Known Member

    23
    304
    53
    Да. История. На повстанца-медика.
     
    KOTAKASI ⁵² и Anja_K нравится это.
  9. Anja_K

    Anja_K Well-Known Member

    123
    3.191
    93
    Я про то, что у какого-то чара Санька хрень вытекает, ну как и в самой квенте некоторые такие части есть
     
    KOTAKASI ⁵² нравится это.
  10. Courage-Bandit

    Courage-Bandit Well-Known Member

    23
    304
    53
    У меня по секрету скажу есть дипломная работа крестного. Там 40 000 слов и 200 страниц текста. А она всего лишь про развитие англо-санксонской языковой ветви...
     
    KOTAKASI ⁵² нравится это.
  11. MarKo

    MarKo Пользователи до 5000

    93
    1.196
    83
    читал я её ночью, настолько затянула, что аж заснул на клаве. проснулся и продолжил читать.

    Одобрите это кто-нибудь, в архив закиньте, и денег ему накиньте сверху.
     
    oquendo.chertilla, Баранка) и jojik нравится это.
  12. Courage-Bandit

    Courage-Bandit Well-Known Member

    23
    304
    53
    @Dimidrol @root

    Что-то так подумал на досуге. Конечно получить вайт-лист все дела хорошо, но на Пост-Беллуме я играть больше не собираюсь. Можно удалить историю. Делать что хотите, так как, сто процентов появятся вопросы, а чего нечто схожее на другом проекте? (Нет не на CW)

    Воспринимайте меня всерьез. :|
     
    Последнее редактирование: 10 июн 2019
    |MrShibeman|, UserName, seiko и 2 другим нравится это.
  13. -=Фербик=-

    -=Фербик=- Well-Known Member

    177
    6.548
    93
    Pizdec тут книга nahooi, а не квента. Саня красавчик, зачекаю
     
    Metr0 нравится это.
  14. Noob?Yes!

    Noob?Yes! Пользователи до 5000

    79
    1.340
    93
    Славу КПСС.
     
  15. Midnight Eagle

    Midnight Eagle Well-Known Member

    97
    2.541
    93
    Перемещено в архив.
     
    Courage-Bandit нравится это.
Статус темы:
Закрыта.